Охотницы

— Твой нос, — говорю я.

Он прикасается к лицу. Наши взгляды встречаются, и в глубине его глаз я замечаю что-то, чего не могу распознать. Одобрение?

— Разве ты не понимаешь? — говорит он. — Ты единственная, кто мог бы это сделать. Больше ни один человек не способен на такое.

Я вырываюсь из его рук.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Имеешь, — говорит он. — Вспомни о…

— Я не хочу!

Мои эмоции вышли из-под контроля, и если я их не обуздаю, то могу навредить кому-нибудь. Я могу навредить ему. Я делаю глубокий вдох.

— Я не хочу вспоминать. Не заставляй меня это делать.

Мой голос омерзительно тонкий, писклявый. И звучит так, словно я умоляю.

Его бездонные глаза всматриваются в мои.

— Кэм, ты была рождена для этого. Seabhagair, — говорит он, — Соколиная Охотница.

Я трясу головой и вытираю щеки, влажные от тумана. Слово должно было оставаться просто словом. Я могу принять, что меня сделали убийцей фейри, но принять, что я была рождена для этого? Что это дар, которым я всегда обладала и о котором не догадывалась? Верить, что в прошлогоднюю ночь я была слаба, легче, чем знать, что я могла обладать силой и не знала об этом. Что я позволила ей умереть.

Киаран вздыхает. С раздражением или жалостью, а возможно, и тем и другим.

— Ты чувствуешь силу фейри. Ты дерешься почти с той же скоростью, что и я. Ты сильнее, чем другие люди, и исцеляешься намного быстрее. — Он прикасается к носу. — Ты сделала это. Если еще потренируешься, сможешь повторить. И когда ты убиваешь, — безжалостно продолжает он, — их сила проходит сквозь тебя.

— Откуда ты знаешь? — шепчу я.

— Ты не единственная Охотница, которую я встречал.

Его взгляд становится мягче, и впервые за время, что мы знакомы, я вижу в нем грусть. Кого Киаран потерял, кто мог вызывать в нем настолько сильное чувство? Киаран опускает глаза, и грусть исчезает.

— Но ты последняя.

— Последняя?

— Только определенное число людей рождается со способностью убивать sithichean. Всегда женщины, всегда передается от матери к дочери, — говорит он. — Ты последняя в роду.

— Тебе не кажется, что если бы моя мать была Охотницей, она бы об этом знала? — Я пытаюсь оттолкнуть его обеими руками, но он даже не двигается. — Тебе не кажется, что я бы знала?

— Нет, — говорит он. — Сила в твоем роду стала латентной. Женщины поколениями не знали о ней. Это заблуждение спасло твою семью от уничтожения, но из-за этого твои способности сложно разбудить. Вот почему ты не видишь меня естественным способом.

— Ясно, — говорю я едва слышно, потому что не знаю, что еще сказать.

— Правда? — Он пригвождает меня к месту тяжелым взглядом, тем самым, который, клянусь, способен видеть меня насквозь. — Кэм, Охотниц столетиями выслеживали и убивали, даже с пробудившимися силами. Когда ты начала охотится в одиночку, твоя манера убивать стала очевидна для всех sithichean, которые знают, на что обращать внимание.

Дрожь ужаса пробегает по позвоночнику, поднимая тонкие волоски на коже, так, словно меня коснулись ледяными пальцами.

«Поколения женщин. Поколения. Их выслеживали и убивали».

Мой разум повторяет эти слова снова и снова.

— Ты меня слушаешь? Теперь они знают, что ты последняя в роду, единственная оставшаяся, кому под силу восстановить печать. Если ты выйдешь снова, тебе придется взять с собой пикси, чтобы они не нашли тебя…

— Постой! — охаю я.

Киаран хмурится.

— Что?

Мои руки дрожат, ногти с такой силой впились в кожаные перчатки, что я чувствую их ладонями.

— Я говорила тебе, что матушка была убита baobhan sith, — с нажимом говорю я. — Вот почему. Да?

Киаран замирает.

— Айе.

Я выпрямляюсь, расправляю плечи, и меня снова охватывает гнев. Он крадет мое горе. Он избавляет меня от чувства вины. Я оставляю