Охотницы

ситуации будет ваша женитьба.

Виконтесса мрачно смотрит на меня.

— Я согласна с его решением.

— Чудесно, — шепчу я.

Кэтрин хмурится и одними губами спрашивает: «Ты в порядке?» Я киваю, едва двигая головой, на более четкое движение меня не хватает. Кэтрин не выглядит убежденной.

Виконтесса продолжает, и я пытаюсь слушать, но явно кажусь ей невнимательной.

— Айлиэн, ты слышала хоть слово из того, что я говорила?

— Прошу прощения, леди Кэссилис. — Я сглатываю и отвечаю ей слабой улыбкой. — Продолжайте, пожалуйста.

Виконтесса расправляет плечи.

— Как я и сказала, я согласна также с идеей твоего отца о том, что все должно быть проделано быстро. Имя Стюартов древнее и известное, а у тебя существенное приданое и неплохое происхождение, потому я допускаю это родство. Я отказываюсь видеть, как репутацию моей семьи пятнает то, что некая… некая глупая девчонка сумела соблазнить единственного наследника Стюартов.

Моя голова вскидывается. Глупая девчонка? Ярость разгорается внутри, и все барьеры начинают рушиться. Аккуратно выверенный и поддерживаемый фасад спокойствия подводит меня. Мое вежливое притворство едва не заканчивается.

— Матушка! — с ужасом говорит Кэтрин. — Это совершенно непристойно.

— Так вот что, по-вашему, произошло? — тщательно выговариваю я с бoльшим спокойствием, чем ощущаю на самом деле.

Гэвин оглядывается на меня с кушетки. Он наверняка слышит перемену в моем голосе, прокравшуюся в мой тон ярость. Его глаза расширяются — от страха, понимаю я. Он знает, на что я способна.

Ты до смерти меня пугаешь.

Прошлой ночью мне было больно слышать от него эти слова. Сейчас же они придают мне сил. То, что я могу внушать страх, действует как эликсир. Я могу быть ужасающей, сильной, неприкасаемой. В этом мире мне не придется волноваться о репутации или замужестве.

— Похоже, времена приемлемых слов давно миновали, Кэтрин, — отвечает леди Кэссилис. — Айлиэн уже привлекла к себе излишнее внимание, поэтому моя задача заключается в том, чтобы минимизировать неизбежные слухи. Если церемония пройдет в ближайшие две недели, будет меньше разговоров о том, что дитя родилось раньше срока.

Гэвин, шокированный, таращится на виконтессу. Кэтрин идеально отражает выражение его лица.

Я встаю. Мои щеки горят от лихорадки и злости, которую я больше не могу сдерживать.

— Вон!

У леди Кэссилис отвисает челюсть.

— Прошу прощения?

— Я неясно выражаюсь? Убирайтесь. Из. Моего. Дома. Немедленно.

Даже Кэтрин поворачивается ко мне, раскрыв рот.

— Айлиэн! — ахает она.

Я никогда не показывала эту часть себя при людях, но больше не могу сдерживаться. Тело мое дрожит от яда в крови, а тщательно хранимый ментальный контроль рассыпается прахом. Все рациональные мысли гаснут… исчезают.

Остаются только злость, моя горящая кожа, грохочущий пульс, ревущее сердце и люди в комнате, от которых нужно избавиться.

— Быстро! Вон! — повторяю я с большей силой.

Леди Кэссилис поднимается.

— Я готова была смириться с разницей между нами во имя сына. Но вижу, что в тебе я отнюдь не ошибалась.

Виконтесса плывет к двери в шорохе шелковых юбок.

— Кэтрин! — рявкает она, прежде чем выйти из комнаты.

— Айлиэн… — Ладонь Кэтрин на моей руке настолько холодная, что я вздрагиваю. — Это не было… Господи, да ты вся горишь! Ты заболела?

— Все хорошо.

Я сглатываю и крепко зажмуриваюсь.

— Если я нужна тебе, то могу остаться. Если ты…

— Кэтрин! — доносится из коридора голос леди Кэссилис.

— Нет. — Мне нужно прилечь. Как я и подозревала, ноги меня не держат. Я хватаюсь за спинку кушетки, чтобы не упасть. — Прошу, иди с матерью.

— Если настаиваешь. — Кэтрин вздыхает. — Я ужасно сожалею о том, что она сказала. Она слишком сурова к тебе.