– Да часа четыре как началось, – ответил лекарь. – До этого нормально было.
– Ты сегодня весь день в Вальдире был?
– Ага. И вчера до предела. Часика четыре поспал и снова нырнул, да пока еще не вынырнул. А что?
– У тебя Затухание началось, вот что, – ответил я. – Как щедрые дары в котомку свою лекарскую спрячешь, сразу дави на выход. Иначе доиграешься.
– Так вот каковы симптомы легендарного Затухания! – оживился Док. – Надо записать! Чем лечится?
– Только выходом! – отрезал я. – Док, я серьезно.
– Понял, понял, босс. Чичас примем подаяние, и я сразу улетаю. А вот и тридцать три богатыря. С вилками…
– Скудеют наши ряды морально, – вздохнул Бом. – И редеют физически.
Сидевший рядом с ним на песке Орбит смешливо хрюкнул, прищурился и вознамерился кинуть зажатым в руке камнем по одной из насаженных на трезубец рыбин.
– Орбит! Не вздумай! – чуть ли не взвыл я. – Может, это их герб? Или знамя? Или еще какой важный символ! А ты камнем зафигачишь! Знаешь, что будет?!
– Интер-е-е-е-есно?
– Нет, больно будет. Не вздумай! О! Так, ребят, все дружно улыбаемся. На нас смотрят…
Тут я не соврал. Над водой появились похожие на круглые шлемы головы крабберов, с каждым шагом все больше показывающиеся из воды. Уверен, что с этими бронированными хитиновыми лицами крабоподобным варварам глубин очень тяжело показывать какие-либо эмоции. Это будет примерно то же самое, что попросить утюг улыбнуться. Но сейчас… Глядя на все приближающихся и приближающихся к нам крабберов, я буквально чувствовал исходящую от них мощную волну счастья. Глаза горят, позолота на плечах и клешнях нестерпимо сияет, на вычищенных панцирях ни единой песчинки, над головами чуть ли не аура полыхает. Вот уж точно умеют варвары радоваться и гневаться – чистые эмоции, без единой примеси.
Выстроенные в квадрат жители глубин остановились, когда вода дошла им до колен. Стоящий в первом ряду и, судя по внешним признакам, довольно старый уж краббер вскинул обе руки вверх и торжественно проскрипел:
– А вот и вы, мягкотелые друзья! Вот и вы, те, кто сдержал свое обещание и подарил нам великое счастье! Я, Уру Разрушитель, приветствую вас! Деяния ваши громки, деяния ваши злобны! Пусть на клинках и клыках ваших никогда не высохнет кровь врагов, пусть их головы украсят ваши жилища, пусть вдыхаемая вами вода всегда будет красной от пролитой вами крови! И да не устанут ваши руки, да не затупится оружие! Пусть никогда не кончатся ненавидящие вас лютые враги, бесконечными рядами идущие, чтобы сразиться и пасть от ваших рук! Мы желаем вам вечного боя и вечной войны! Желаем, чтобы до скончания дней своих не видели вы родного дома! Пусть всегда ваши уши будут наполнены стонами умирающих врагов! Желаем, чтобы вы никогда не познали презренный мир, желаем, чтобы не было у вас ни единого дня покоя! Желаем…
Принявший величественную позу старый краббер продолжал говорить, а мы почтительно внимали его словам. После где-то двадцатого «желаем» мне пришло сообщение от Дока:
«Стой и молча пялься на костяного дедулю как можно мрачнее! И еще – улыбаться прекращаем! Угрюмей, угрюмей смотрим!» – ответил я, после чего разослал это же сообщение остальным боевым товарищам. Насчет предыдущего распоряжения «улыбаться ширше» я погорячился. Крабберы все же суровые воины, дебильных улыбок могут не понять.
Все логично. Краббер чествует нас от всей души. Было бы глупо ожидать от кровожадных варваров пожелания светлого и мирного будущего. Вся их жизнь война. Ею живут, ей молятся. Ее и желают всем остальным, искренне считая, что для воинов не может быть лучшей участи, чем провести всю жизнь в непрестанных сражениях.
Но звучало, конечно, жутковато. Это как если на вашем юбилее или дне рождения кто-нибудь встанет с бокалом шампанского и зарядит такой вот тост: «Чтоб у тебя никогда не было отпуска, чтоб тебе не назначили пенсию, урезали зарплату, да повиснут на тебе кошмарные долги и чтобы до конца дней своих был ты вынужден работать и работать, не зная покоя и не получая бюллетеня!» Примерно такие вот пожелания мы сейчас и слушали с каменным выражением слегка охреневших лиц.
Торжественная речь закончилась только минут через десять, к нашему невидимому, но крайне искреннему облегчению. Потому как довольно трудно стоять и слушать настолько мрачные пожелания, что не в каждом фильме ужасов воплощаются. Под конец я уже с трудом воспринимал слова краббера как единое целое. До моего затухающего сознания доходили лишь отдельные жуткие обрывки типа: «да покроются тела ваши сотней боевых шрамов», «да будут ваши лица настолько страшны, чтобы собственные дети визжали от ужаса», «пусть кровати собраны будут из хребтов кровавых, но чтобы не было времени полежать на них и отдохнуть». Как бы то ни было, краббер закончил чествования, после чего деловито перешел к сути, не дав нам и словечка вставить:
– По сравнению с делами вашими дары наши скромны, но примите их в знак нашей кровожадной радости! Все дары захвачены нами в боях, омыты кровью врагов, очищены от оной снятой с врагов кожей и освящены воинским танцем!
