корабля, идущего на форсаже. Но пока Тах смотрела, она увидела, как Малютка задрожала и задергалась, словно форель, бьющаяся на конце лески.
– Что ты сделал?
– Схватил ее своей рукой, – проворчал Томми. Его глаза сузились, превратившись в щелки, и пот начал катиться по его круглым щекам.
Тах была поражена.
– Ты можешь ее удержать?
– Понятия не имею.
– Тогда что ты пытаешься сделать?
– Я еще не знаю! Я просто делаю это! А теперь я попытаюсь что-нибудь придумать!
Тах снова посмотрела на один из мониторов. Если Малютка сбежит, она будет поймана в ловушку – навсегда. Ее ум бешено вращался – этого не может случиться… Томми не позволит этому произойти… Если я закрою глаза, я могу представить, что это уже завтра и ничего не случилось.
– Дерьмо, – сказал Томми, и его зубы прогрохотали словно кости на мраморном полу.
Тахион поняла, что она дрожит, большие дрожащие вертикальные колебания, которые встряхивали ее крошечное тело.
– Что?
– Я больше не управляю раковиной. Нас тянут вперед. И я не замедляю ее вообще. – Томми вытянул шею, исследуя раковину, как будто он никогда не видел ее прежде. – Сначала идет высокая температура, потом воздух. Мы должны возвратиться.
– Нет!
– Тахион, у нас нет выбора. – Его пальцы глубоко впились в ее плечи.
– Я дотянусь… подожди… Я попробую еще… Я дотянусь. – Холод и ужас заставили ее заикаться.
Небо на мониторах приобретало тревожный оттенок синей полуночи, и звезды сияли твердые и яркие в тонких слоях атмосферы.
Обнимая себя от холода, Тах склонилась вперед над своим животом, погружаясь в глубины себя. Коснулась и объединила в одно слабую телепатию ее ребенка и свою собственную. Выбросила ее вверх, пытаясь схватить, дотянуться до красивой и жесткой поверхности ее судна.
Малютка, услышь меня! Остановись! Остановись, пожалуйста, стоп!
Воспоминания высветили перед глазами насмешку, проклятый перечень ошибок и упущенных возможностей. Клод Боннелл, хромающий прочь с Блезом на руках. Если бы Тахион задержался, позволил ему сбежать. Коди, вырывающая мальчика из его рук, когда Тах пытался избить Блеза до смерти. Если бы она позволила ему убить монстра.
Томми задыхался, отчаянные животные звуки в ледяных границах панциря. Огни на уходящем космическом корабле дико танцевали перед глазами Тахиона.
– Неееееет! – Мысленный вопль иссяк, когда Томми выпустил наконец таксианское судно, и панцирь рухнул с тошнотворным ускорением.
Таха выбило с колен Томми и с силой отбросило в другой конец панциря, когда тот устремился к земле. На экранах возникали и пропадали огни уходящего корабля.
И пока Тахион смотрел, янтарные и сиреневые огни судна вытянулись в полоску и сгорели в жидком огне, когда Малютка включила призрачный двигатель.
И пропала.
Стивен Лей
Искушение Иеронима Блоута
XI
Стены все еще рябили пулевыми отверстиями. Большая часть стекол все же была восстановлена. Я не позволил им убрать то, что осталось от «Искушения»; ярко окрашенные части дерева все еще усыпали вершину моей опоры. То, что я видел, глядя на Рокс со своего места, было похоже на поле битвы.
Был ли это сон, или это была реальность, все равно. Реальность и сон казались уже одинаковыми. Я рыдал. Я оплакивал Келли-Тахиона, я плакал об Арахисе, я оплакивал джокеров, которые погибли, защищая это место. Я оплакивал себя и то, чем я стал.
Далеко в заливе на меня смотрел город. Солнце отражалось от башен Манхэттена. Нью-Йорк, казалось, смеялся надо мной.
– Ненавижу тебя! – кричал я городу. – Ненавижу за то, что ты сделал, и за то, что заставил сделать меня!
Голос прервал мою тираду.
– Эй, ты просто вырос, жирдяй. Это все.
Я бросил взгляд. Пингвин стоял наверху лестницы передо мной. Он шаркал своими перепончатыми ногами по осколкам картины.
– Ты мертв, – сказал я ему. – Я видел, что ты умер.
Он пожал плечами.
– И что же? Теперь я жив снова. Рождение, возрождение. Вы знаете – бесконечный цикл.
