уморительным то, что Дург мог убивать их так просто.
Сражение стало бегством. Я слышал это. Натуралы поняли, что их стратегия провалилась в тартарары, что они наверняка умрут здесь. Их отступление было коротким, кровавым и полным. Они набились обратно в лодку и вертолеты.
Блез не хотел отпускать их. Он хотел убить их всех. Я закричал Кафке через уоки-токи, зная, что Блез будет слушать. Я сказал ему, чтоб он отпустил их.
Отпусти их.
Блезу это не понравилось. Но… Дург сказал что-то ему, чего я не услышал, и Блез просто смотрел, как вертолеты поднимаются в серое небо, как лодка отходит от дока и, накренившись, покидает Рокс.
Не знаю, что бы я сделал, если бы Блез бросил мне вызов. Наверное, ничего.
Я слышал раненых и умирающих. Ах, этих я слышал очень хорошо. Хотя джокеры и джамперы кричали и танцевали, в импровизированном празднике победы, я не разделял их радости.
Я просто смотрел вперед, на Искушение и его причудливые образы. Я смотрел на горящий город в глубине картины и солдат, разбросанных тут и там.
Я впервые чувствовал смерть натуралов. Беспомощный соглядатай, я смотрел на них, и мне было больно. Мне было так же больно, как если бы они были джокерами. У них были семьи и друзья, и они были ничуть не хуже и ничуть не лучше, чем мои собственные люди. Нет, правда. Может быть, может быть, они могли начать стрелять тут в джокеров. Джокеры уродливы и деформированы и даже не всегда люди, если вы понимаете, что я имею в виду. Но они смутились бы при виде джамперов, подростков, которые выглядят точно так же, как их собственные дети, или племянники, или племянницы, или сами они несколько лет назад.
Хуже того, я знал, что мог бы позаботиться обо всем сам без какого бы то ни было кровопролития, если бы был чуть-чуть умнее, если бы просто заткнулся и позволил Стене делать свою работу.
Я смотрел на Искушение и просил его дать мне какое-то решение. Так скажи мне, именно так должна ощущаться победа? У нее всегда горький, гнилой привкус? Всегда ли она оставляет такое чувство вины?
Святой Антоний, замученный собственными демонами, не давал мне ответа.
Мелинда М. Снодграсс
Любовники
III
Она нещадно вела это тело. Она знала, что достигла маленьких успехов в телепатии, но никто не слушал! Ее постоянные мысленные крики о помощи казались похоронным звоном внутри нее. Последние семь раз она просыпалась от того, что ее тошнило. Она с трудом сдерживала липкую массу из овсянки, которая была ее первой едой, и тушенки, консервированной с перцем чили, которая была ее вторым приемом пищи во время периодов бодрствования. И Арахис не возвратился.
– Я все испортила, попытавшись бежать, – шептала она.
Тахион задавался вопросом, как могло выглядеть это тело. Изможденный от нехватки еды мышечный каркас терял тонус с каждой неделей заключения. И ванна. Идеал, она убила бы за ванну с горячей водой. Она сходила с ума, просто думая о том, чтобы промыть грязные, сальные волосы, поток горячей мыльной воды по шее и плечам. Чистая пижама и хрустящие простыни с запахом солнца, потому что их сушили на веревке…
Тошнота встряхнула ее, и Тах ринулась к своему ведру. Выблевала все, что оставалось в желудке. Дрожа, она отступила в угод. Тах прислонилась к стене, прижав щеку к липкому бетону. Прохлада помогла, и она задышала медленней, ожидая, пока спазм не прошел. Встревоженная. Она коснулась пальцами пульса. Без часов результат оставался спорным, но и пульс показался ей нормальным. Тыльная сторона ладони к щеке. Лихорадки нет. Как и боли в конечностях или любой другой боли. Вероятно, не грипп. Пищевое отравление? Едва ли. Приступы были умеренными, они не были похожи на те сильные, выворачивающие наизнанку позывы, которые сопровождают пищевое отравление. Ее ум продолжал перебирать симптомы и их возможные причины. Нащупала одну и застыла. Ее виски вдруг сжало словно тисками.
– Предки, НЕТ! – пронзительный крик запрыгал меж стенами.
Как долго она была погребена в этом живом аду? Недели? Месяцы?
Ни разу у ее жалкого тела не было месячных! – Тах задыхался.
Ее сердце колотилось, она чувствовала, как оно бьется в пищеводе. Или все же случилась эта другая вещь, отвратительная перспектива? Ее рука рванула вниз пояс ее синих джинсов. Она провела ладонью по небольшой выпуклости живота.
Слишком рано, чтобы судить.
Нет, невозможно.
Что, черт возьми, еще это может быть?
Грипп.
