Но когда начал стрелять, патронов он не считал. Сидор, сбросив тяжелый ранцевый огнемет, стал короткими рывками передвигаться от дерева к дереву влево – в сторону, противоположную той, куда ушел Алехин. Время от времени он палил из ружья – так же, как Олег, не высовываясь, лишь выставив ствол. «гербовцы» огрызались короткими очередями. Немного погодя Олег заметил, что стрельба из дома стала интенсивнее, но пули больше не выбивают фонтанчики земли над головой – обороняющиеся заметили новую цель и били по ней.
«Если капитану суждено быть убитым, это должен сделать я, иначе будет неправильно», – снова повторил про себя Олег, сменил магазин на полный и, вскочив, пошел к дому, не прекращая стрелять по окнам. Несколько секунд дом молчал, потом снова ожили автоматы «гербовцев».
Рядом свистнули пули, Олег свалился за куст и замер. В стороне глухо ухнул подствольник, «гербовцы» заорали, но крик тут же был заглушен взрывом гранаты. Из окон вырвались клубы дыма. В кустах справа от здания поднялся Алехин, метнулся к стене и каким-то невообразимым прыжком, удивившим даже Олега, привычного к гимнастическим трюкам, влетел в окно. Коротко простучала его штурмовая винтовка… и стало тихо.
– Эй, капитан! – окликнул Сидор. – Ты живой? Отзовись!
Олег лежал за кустом и боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя. Ненадежное укрытие он выбрал. Дом молчал.
– Капитан! – снова позвал Сидор.
А небо уже вовсю наливалось красноватым светом, оно словно с каждой секундой опускалось все ниже и ниже, грозя придавить всех, кто оказался на открытой местности. Ветра не было, но деревья скрипели, отовсюду слышались шорох и треск. Олег почувствовал, как закладывает уши, во рту пересохло, и сердце забилось часто-часто. Глаза защипало, выступили слезы. Он догадался: начинается, но встать боялся – дом, занятый егерями, был совсем рядом. А небо, красное, тяжелое, опускалось все ниже, и все громче скрипели деревья, принимая на себя этот непомерный груз. Перед глазами пошли красные круги…
Тут радостно крикнул Кирилл. Олег рискнул поднять голову. В дверях дома показался Алехин, ухватился дрожащей рукой за косяк и кивком указал – входите, мол.
Олег поднялся и шатаясь побрел к дому. На ходу оглянулся. Проводники подхватили под руки профессора и волокли следом. Баргозов поник, голова свесилась на грудь, однако ноги он переставлял, хотя и неуверенно.
Капитан промычал что-то неразборчиво и посторонился в дверях. Олег увидел посеченные осколками стены, два неподвижных тела возле окон, брошенное оружие… Потом взгляд сфокусировался на крышке люка у дальней стены. Олег побрел туда, и каждый шаг давался с трудом. Перед глазами плыли круги – красные, как небо за окном, в ушах шумело, и комната вращалась и раскачивалась при каждом шаге. Олег выронил АКМС, вцепился в стальное кольцо на крышке, распахнул люк. В дом ввалились проводники с профессором; Олег уже спускался по приставной лестнице.
Когда все поочередно сползли в темный подвал и стянули вниз окончательно обеспамятевшего Баргозова, капитан, оказавшийся последним, закрыл люк. Сразу сделалось темно, и в этой темноте странным образом полегчало. Дыхание выровнялось, красные круги, плывущие перед глазами, побледнели.
– Капитан, ты чего не отзывался? – окликнул Кирилл, чиркнув зажигалкой. В его руке зажглась свеча.
В освещенный оранжевый круг вступил Алехин, потыкал себя пальцем в грудь и замычал. Он округлял глаза, надувал щеки, но никак не мог произнести ни слова.
– Он, пока по кустам шарился, в заику влез! – догадался Сидор. – Не бзди, капитан, пройдет!
Всем, кто оставался в сознании, хотелось рассмеяться, но сил уже не было – тяжелое красное небо, продавив земляную толщу над головами, лезло в подвал. Всплеск бушевал над Сектором, и хотя здесь, на окраине, он ощущался в меньшей мере, тем, кто попал под его воздействие, было не до смеха.
От Зеленского не отходила медсестра, приставленная следить за показаниями приборов. Когда подключенная к неподвижному телу аппаратура издала тревожный писк, женщина вскочила, бросилась к окну и отдернула занавеску. Эта сторона здания госпиталя была обращена к Сектору, и небо над горизонтом налилось красноватым свечением. Медсестра, стуча каблуками, бросилась звать врачей, а приборы, окружающие кровать, уже вовсю перемигивались разноцветными лампочками, пищали на разные голоса и выдавали такие показатели, что впору было усомниться, человек ли товарищ Зеленский, потому что человеческий организм на подобное никак не способен.
А больной по-прежнему вел безнадежный бой – там, вдалеке от Лихославля, в выжженных солнцем предгорьях чужой страны. Больше двадцати лет назад.
Скрип камешков под чужими подошвами раздавался то справа, то слева, все ближе и ближе. Зеленский пересчитал патроны – шесть штук. Не хватит, потому что подкрадывающихся к его расселине парней, пожалуй, больше. Он прислушался к быстрым шагам, прикинул расположение камней поблизости, зачерпнул горсть гравия и швырнул в сторону. Когда в ответ на стук ударили автоматы, выпрыгнул из укрытия и в два прыжка оказался за камнем. Удивленные глаза парня в выгоревшем на солнце кепи, медленно поднимающийся ствол его автомата… Зеленский ударил противника рукоятью пистолета в висок, вырвал у него оружие и, падая на бок, дал длинную очередь. За камнями раздались ругательства на чужом языке.
Зеленский сорвал с ремня оглушенного наемника запасной магазин и краем глаза уловил движение рядом. У его ног шлепнулась граната, подпрыгнула, ударившись о камни. Зеленский бросился к прежней расселине, застучали автоматы, две пули ударили в бок, опрокинули. Он вцепился в камни скользкими
