Его лицо, с серыми глазами в опушке белесых ресниц и с правильной формы греческим носом, мне было знакомо, и я силился вспомнить, где я его видел. Мысленно про себя я даже тут же придумал ему кличку: «ариец».
– Да, а что такое? – поинтересовался я, чуя что-то недоброе.
– Не могли бы вы проехать со мной для небольшой дружеской беседы? Тут рядом, нас подвезут, – незнакомец махнул рукой в сторону ресторана «Центральный», расположенного тут же, у Площади Ленина, и я увидел там черную «Волгу».
И тут я узнал «незнакомца»: это был тот человек, который сегодня днем был в институте, когда я проверял лотерейные билеты, и потом скрылся от меня в лифте, и он же являлся дылдой-уборщица из гостиницы «Новосибирск». Только в гостинице он был в черном женском парике, а ныне в мужеском образе.
Когда я все это сопоставил, то понял, из какой могущественной организации был этот человек и что таким людям, не принято отказывать – хуже будет. Однако их можно вежливо попросить и иногда даже упросить:
– А нельзя ли нам побеседовать после Нового Года, чтобы не портить праздник?
– Если мы не будем терять попусту время, Коля, то мы управимся за час-полтора, и потом тебя отвезут домой. Так что уже часиков в одиннадцать ты будешь дома или в другом месте, куда попросишь тебя отправить, – с вежливой улыбкой ответили мне.
В этот момент Валюха грозным утесом надвинулась на специалиста плаща и кинжала и ухватила того за шиворот, словно нашкодившего щенка за загривок:
– Эй, засранец, отстань от моего парня, а то я тебе мигом кости переломаю! Понял-нет?!
– Тише, тише, гражданка Янкина! – «ариец» выхватил из-за пазухи красные корочки и сунул ей под нос. – Или вы тоже с нами хотите проехать, а, Валентина Михайловна?
Валюха оцепенела, буря, разыгравшаяся в ее мышцах, мгновенно превратилась в штиль, и она отцепилась от ворота ответственного работника.
– Давно знакомы с гражданином Севером? – между тем, поправив свой кожан и строго глянув снизу вверх на Валюху, спросил человек из органов.
– Да не так чтобы… – замялась Валюха.
– Вот и забудьте об этом знакомстве, обходите Николая за версту, если где увидите. Вам же нравится работать в магазине, в каменоломню-то не хочется? По вашим-то телесам вам там самое место!
– Это за что же, гражданин начальник, я же вам ничего не сделала. Вон и воротник целый, на месте… – совсем сникла Валюха.
– Вы же нам в Москве, в госпитале, подписку о неразглашении давали?
У Валюхи отвалился подбородок и лицо из круглого стало треугольным, руки в самосвязанных варежках, с вышитым на тыльной стороне зайчиком, затряслись не хуже того зайчика при виде охотника.
– Давала…
– Ну вот, идите себе. Пока. Да нигде языком не мелите, особенно с такими людьми, как Север.
Валюха грустно взглянула на меня, словно Робинзон на уходящий от острова парусник, который уже не вернется никогда. Но, вдруг, что-то произошло внутри нее, словно лопнула какая-то страхующая струна, не дававшая ей провалиться в пропасть. С окаменевшим, от очумелой решимости, лицом, она шагнула вперед и встала между мной и «арийцем», загородив меня от того своим двухцентнерным телом.
– Не отдам нахрен! Никому его не отдам – он мой! Делай что хошь, хоть в лагерь за него пойду, а не отдам! Мой он, мой! Понял-нет!? – грозно гремела она, моментально охрипшим, как от простуды, голосом.
Она стала наступать на кэгэбэшника в позе борца сумо – слегка наклонившись вперед и раскорячив у бедер тяжеленные ручища. От неожиданного такого выверта, тот попятился назад, лихорадочно шаря у себя за кожаном под мышкой – пытаясь, видимо, достать из кобуры пистолет. Однако, вместо пистолета, в его руке появился милицейский свисток, в который он коротко свистнул. После сего из праздничной толпы тут же стали просачиваться к нам какие-то люди в штатском и окружили Валюху, оттеснив ее и от меня и от «арийца».
– Убрать стерву! – коротко приказал тот, и дюжина этих крепких дядек повисла на Валюхе, как свора бульдогов на разъяренном буйволе на английской охоте.
Началась неимоверная свара. Мужики отлетали от Валюхи, как мячики пинг-понга от ракетки, матерясь и теряя на снегу шапки. Но тут же вскакивали и повисали на ней вновь, пытаясь ее скрутить. Валюха сражалась молча, размеренно отпуская оплеухи на манер русских кулачных бойцов в старину, когда те бились стенка на стенку не по правилам заграничного бокса, а попросту мутузили друг друга наотмашь, норовя попасть по уху. Она тоже уже оказалась без своей шляпки-минингитки. Шуба ее, с оборванными пуговицами, развивалась своими бескрайними полами, открывая сиреневое, нарядное платье с искоркой и нитку хорошего жемчуга на груди, чудом еще не порванного. А вокруг тем временем собралась приличная толпа народа. Они подбадривали Валюху своими возгласами и принимали это нещадное месилово лишь как эпизод, разыгравшегося на потеху зрителям, новогоднего шоу.
Между тем уже несколько бойцов невидимого фронта оставались лежать на снегу, один неподвижно, другие – пытаясь еще встать, но и Валюха, видно по всему, теряла силы. Она тяжело дышала, а ее замахи становились все более вялыми. Тем не менее, было понятно, что она была не намерена
