сердце уже не бьется.
Я поразился, как сильно я стал похож на барабашку Волошина! Кстати, что же он не успел сказать мне такого важного? Может, это и повлияло бы на мое решение сейчас…
Я обмакнул большой палец в ранку и написал им на зеркале кровавую строчку: «ЧТО ДЕЛАТЬ?»
Этот вопрос стучал набатом в моей голове, и он, вместе с гарью и прокуренным воздухом, причинял ей нестерпимую боль. В очумелой задумчивости я вернулся в свою комнату и распахнул окно настежь, дабы проветрить помещение.
Дохнуло колючим морозным воздухом, приятно освежавшим голову. Из-за кромки горизонта, лимонной долькой, уже высовывалось солнце.
Улица была пуста, народ отсыпался после бурной Новогодней ночи. Один только человек твердой и трезвой походкой, словно праздник прошел мимо него, буднично шагал по присыпанной ночным снежком асфальтовой дорожке, ведущей к моему дому. Что-то мне в нем напоминало: нет, не одеждой – он был в добротно пошитой, светло-коричневой дубленке, в каракулевой шапке-москвичке, мышиного цвета, и фетровых, серых же, бурках. Лицо его я разглядеть не мог, поскольку он сунул нос в поднятый воротник, который придерживал правой рукой, а под мышкой левой держал книжку в серой обложке с серебряными тиснеными буквами.
Я узнал эту книжку, узнал и ее владельца. Это был Баал-берита! Я узнал его теперь еще и по походке, но, конечно, прежде всего, по этой книжке – «Служебнику Дьявола».
Баал-берита прошел по хрусткому снегу и скрылся за углом нашего дома.
Я замер в тревожном ожидании. Через минуту в дверь настойчиво постучали. Я замер на месте и решил не открывать дверь, пусть хоть застучится это гонец Преисподней! Потом сообразил, что скрываться таким образом – бесполезное дело, надо открыть дверь и сказать решительное «нет», решив эту проблему с Люцифером раз и навсегда, или что-то иное, например, что мне еще надо подумать. Однако стук внезапно прекратился и больше не повторялся, и в стенах квартиры стала физически ощущаться замогильная тишина.
Через несколько мгновений, из-за угла дома, выбежал огромный серый волчина с седым, роскошным загривком. Его преследовала, безудержно и заливисто тявкающая, стайка дворовых шавок. Волк неспешной трусцой, не обращая на дворняг никакого внимания, бежал в обратном направлении тому, которым пришел сюда Баал-берита. В какой-то момент он остановился и, с достоинством величавого превосходства, обернулся на дворняг. Ощерив клыки и глухо клацнув зубами, он обратил, жалобно заскускулившую, собачью братию в паническое бегство. Потом волк резко вскинул голову, вперив взгляд в мое распахнутое окно. Тяжелый взгляд его, мертвенно мерцающих зеленью, глаз выстрелил по мне, словно камнем из рогатки, заставив меня отпрянуть от окна.
Еще мгновение я колебался, потом, как был – босой и в трусах – вылетел на улицу, не ощущая обжигающего холода на ступнях ног, с твердым намерением догнать писаря Ада.
Около дверей подъезда я обнаружил сидящего на снегу мужчину, без шапки на белобрысой, стриженой под «полубокс», голове, в драповом пальто и летних штиблетах. Он глухо, сквозь зубы, видимо, сдерживая себя, стонал, кривясь от боли. Левой рукой он прижимал кисть правой, из которой сочилась кровь и стекала на впитывавший ее снег. Рядом с ним валялся пистолет, поблескивая вороненой сталью, тут же лежала и шапка из крашеного кролика.
Из УАЗика с красными номерами, стоявшего через дом от моего, к нему бежали двое в штатском. В остальном, еще спящая, улица была пуста – ни единой живой души: ни людей, ни самого волка нигде не было видно. Только крупные следы его мощных лап говорили о его недавнем здесь присутствии.
В смятении я вернулся назад, а когда подошел к двери квартиры, то заметил какой-то обрывок, торчащий из замочной скважины. Взял в руки. Это оказался клок выделанной, стриженной волчьей шкуры, мягкий и пахнувший серой, точно такой же, из какого был сделан переплет «Служебника Дьявола». На мездре его было что-то аккуратно выписано печатными буквами дореволюционного образца ржаво-бурой краской. Судя по тому, что она осыпалась на глазах, я понял, что надпись сделана, уже подсыхающей кровью:
