Это было настоящимъ позоромъ, надруганіемъ надъ святынею, и деревенскіе священники читали наставленія гобоисту:
– Но чортъ тебя побери! Женись ты по крайней мр, разъ уже эта погибшая душа не желаетъ разставаться съ тобою даже въ процессіи. Я беру на себя хлопогы относительно вашихъ бумагъ.
Но несмотря на высказываемое всми согласіе, Димони и не думалъ слушаться этихъ совтовъ. Внчаться! Конечно… а какъ посмялись бы люди! Лучше пусть все останется попрежнему.
И, ввиду упорнаго нежеланія Димони, его, хотя и продолжали приглашать на праздники, такъ какъ онъ былъ дешевле и лучше всхъ остальныхъ гобоистовъ, но лишили всхъ присущихъ его должности почестей. Его перестали допускать къ почетному столу, перестали давать ему освященный хлбъ и зарретили имъ обоимъ доступъ въ церковь въ дни праздниковъ, точно они были еретики.
III.
Она не сдлалась матерью. Когда насталъ моментъ, изъ ея горячихъ внутренностей вырвали по кускамъ несчастный плодъ пьянства. А вслдъ за чудовищнымъ зародышемъ умерла и мать подъ изумленнымъ взоромъ Димони. Видя, какъ угасаетъ эта жизнь безъ агоніи и судорогъ, онъ не зналъ, ушла ли его подруга навсегда или заснула, какъ въ т дни, когда у ея ногъ валялась пустая бутылка.
Извстіе объ этомъ происшествіи разнеслось по деревн, и Беникофарскія кумушки столпились у двери домика, чтобы поглядть издали на П_ь_я_н_и_ц_у, лежащую въ гробу бдныхъ, и на громадную фигуру Димони, стоявшаго на корточкахъ около трупа, всхлипывая съ опущенною головою, точно печальный быкъ.
Ни одинъ человкъ въ деревн не снизошелъ до того, чтобы войти въ домъ. Траурный кортежъ состоялъ изъ Беникофарскаго могильщика и полудюжины друзей Димони, оборванныхъ и пьяныхъ, какъ онъ, просившихъ милостыню на большихъ дорогахъ.
Они провели ночь у тла покойной, выходя по очереди каждые два часа, чтобы постучаться въ дверь трактира и попросить наполнить имъ огромную бутыль. Когда солнце заглянуло въ домъ черезъ трещины въ крыш, они проснулись вс на полу вокругъ умершей, точь въ точь, какъ въ ночь посл воскресенья, когда они валились съ братскою доврчивостью гд нибудь на солом по выход изъ трактира.
Какъ они плакали вс! А бдняжка лежала въ гробу бдныхъ, спокойно, точно спала, и не могла встать, чтобы попросить свою долю вина. О, что значитъ жизнь! И вс мы кончимъ такимъ образомъ!
И пьяницы расплакались такъ, что растроганность и опьяненіе не прошли у нихъ и по пути на кладбище.
Все населеніе глядло издали на похороны. Люди смялись, какъ сумасшедшіе, при вид такого небывалаго зрлища.
Пріятели Димони шествовали, неся гробъ на плечахъ, спотыкаясь и встряхивая при этомъ зловщій ящикъ, словно старое судно безъ мачтъ. И за этими нищими шелъ Димони со своимъ неразлучнымъ инструментомъ подъ мышкой и съ прежнимъ видомъ умирающаго быка, который только что получилъ ужасный ударъ въ затылокъ. Ребятишки кричали и скакали передъ гробомъ, точно на праздник, а народъ смялся, увряя, что исторія съ родами была чистою выдумкою, и П_ь_я_н_и_ц_а умерла просто отъ пресыщенія водкой.
Обильныя слезы Димони тоже вызывали смхъ. Славный парень! Онъ былъ еще подъ хмлькомъ посл ночи и проливалъ слезы изъ вина при мысли, что у него не будетъ больше подруги для ночныхъ попоекъ.
Вс видли, какъ онъ возвращался съ кладбища, гд позволили изъ состраданія похоронить эту погибшую душу. Вс видли также, какъ онъ вошелъ въ трактиръ со своими пріятелями, включая могильщика, и схватилъ кружку грязными отъ могильной земли руками.
Съ этого дня въ немъ произошла коренная перемна. Прощайте, славныя прогулки, успхъ въ трактир, серенады на площадяхъ и громкая музыка въ процессіяхъ! Димони не желалъ выходить изъ Беникофара или участвовать въ празднествахъ. Работать?… Это дло дураковъ. Пусть не разсчитываютъ на него во время праздниковъ. И для подтвержденія этого ршенія, онъ отпустилъ послдняго барабанщика, присутствіе котораго раздражало его.
Можетъ-быть, мечтая иногда, какъ пьяный меланхвликъ, Димони думалъ при вид вздутаго живота П_ь_я_н_и_ц_ы о возможности того, что со временемъ пузатый мальчуганъ съ плутоватой мордочкой, маленькій Димони, будетъ аккомпанироваіь на барабан трепещущимъ гаммамъ его гобоя. Теперь же онъ былъ одинокъ. Онъ узналъ счастье только для того, чтобы его положеніе стало еще грустне. Онъ узналъ, что такое любовь, чтобы узнать отчаяніе. О существованіи этихъ двухъ вещей онъ не подозрвалъ до того, что натолкнулся на П_ь_я_н_и_ц_у.
Онъ отдался водк съ такимъ рвеніемъ, точно воздавалъ посмертную почесть покойной П_ь_я_н_и_ц_. Онъ ходилъ грязный и засаленый и не могъ повернуться въ домишк безъ того, чтобы не почувствовать отсутствія этихъ рукъ колдуньи, сухихъ и острыхъ, словно когти, ходившихъ за нимъ съ материнскою заботливостью.
Онъ сидлъ, запрятавшись въ глубь своей берлоги, въ то время, какъ сіяло солнце. По наступленіи вечера онъ осторожно выходилъ изъ деревни, точно воръ, который прокрадывается въ засаду, и тихонько пролзалъ черезъ трещину въ оград на кладбище съ волнистою почвою, которую природа сравняла кустарниками, кишвшими бабочками.
А по ночамъ, когда запоздалые батраки возвращались въ деревню съ киркою на плеч, они слышали нжную, тихую, несмолкаемую музыку, которая лилась, казалось, изъ могилъ.
– Димони? Это ты?
Музыка смолкала вслдъ за окрикомъ суеврныхъ людей, спрашивавшихъ только, чтобы отогнать страхъ.
А какъ только шаги удалялись и въ безпредльной равнин возстановлялась шепчущая тишина ночи, тихая музыка снова начиналась, грустная, какъ жалоба, какъ далекое всхлипыванье ребенка, зовущаго мать, которой никогда не суждено вернуться.
