– А я?
– Будешь помогать мне, – ответил он, потом, словно спохватившись, что слишком добр или даже милостив, предупредил: – Но не все время, конечно. А когда позову!
Я сказал торопливо:
– Премного счастлив, мастер! Буду стараться изо всех сил. Я прибегу сразу, даже если позовете не только на обед. Я пока постою здесь, там остолопов хватает, вы бесконечно и дивно глубоко правы, потому всегда и все замечаете!
Он отвернулся, а я наконец-то обратил внимание, что на дальней стене какой-то странный гобелен: потертый и выцветший, что под стать лаборатории, опускается до самого пола, однако все-таки гобелен… и лаборатория?
Я спросил издали нейтральным тоном:
– А сейчас над чем трудитесь?
Он, занятый проверкой вделанных в малахит бриллиантов, ответил рассеянно:
– Да пытаюсь открыть проход в одно Скрытое Королевство, но пока еще… ага, вот она!.. на дальних подходах…
Я спросил так же небрежно, словно говорю о сравнительных свойствах листьев дуба и осины:
– Не получилось?
– Увы, – ответил он со вздохом. – Где-то вкралась ошибка, но пока не обнаружил. Хотя был уверен, что получилось…
Он с кряхтением разогнул спину, на меня посмотрел почти с укором.
– Ты должен спрашивать, как из желудей сделать сухую муку, а не ту пасту, что у тебя получается! Или как высушить листья, не выставляя их на солнце!.. А то, что делаю я, пока не твоего ума дело.
Я робко вякнул:
– А когда будет моего?
– Лет через двести, – сказал он веско. – Хотя, конечно, если будешь стараться, то можешь понять и в сто пятьдесят. Но только понять… так это, в общем.
– И сбоку, – подсказал я. – Издали.
– Вот-вот, – буркнул он и принялся за работу.
На меня вроде бы не обращает внимания, даже как-то подергиванием плеч суметь дать понять, что уже жалеет о своей неслыханной доброте: как это вдруг да позволил мне созерцать такое великолепие, рылом еще не вышел, морда больно глупая, сам тупой, а то, что где-то что-то угадал, как улучшить… хотя ладно, лучше стерпеть присутствие этого дуралея, вдруг да каким-то чудом и тут заметит хоть какую-то малость, которую можно улучшить.
Это изменение я тоже заметил, но продолжал держаться как тихая робкая мышь, не шевелюсь, дабы не отвлекать, даже глазами стараюсь не слишком уж двигать из стороны в сторону, а то вдруг заскрипят.
Вечером во дворе народ собирался кучками, обсуждают что-то шепотом, опасливо поглядывают по сторонам. Так бы я ничего и не узнал, но у высокопоставленных глердов есть хорошая для меня привычка не обращать на чернь внимания.
Сейчас вот прогуливаются трое в черно-голубых мундирах высшей знати: глерд Кливард, глерд Иршир и глерд Эллиан, у всех на груди огромные многолучевые звезды, у глерда Иршира сразу две.
Глерд Кливард, раздуваясь от важности, жирным голосом напомнил собеседникам, что беды не случилось бы, если бы, как он и предостерегал, принцесса не начала добиваться отмены казни пяти разбойников, мотивируя тем, что это ее день рождения и она имеет право на подарок…
Глерд Эллиан сказал с сочувствием:
– Ей предлагали новое платье, усыпанное бриллиантами, дивную лошадку с седлом из шкуры гепадрала, еще какие-то ценные подарки…
Глерд Иршир шел молча, но на него смотрят с явным ожиданием реплики, явно он далеко не последний из высшей знати, да и сейчас источает спокойную уверенность человека, у которого все под контролем.
– Да, – проговорил он нейтральным тоном, – принцесса чересчур добрая, великодушная и самоотверженная. Свое отдаст, но чужое не возьмет… Полагаю, как и вы, что такое поведение… чересчур.
– Молодость, – обронил Кливард. – Пройдет.
– Молодость? – усомнился Эллиан.
Кливард взглянул на него искоса.
– И молодость проходит, дорогой глерд, не знали? Но еще быстрее нас покидает самоотверженность…
Эллиан сказал желчно:
– После этого случая… почти наверняка.
Кливард покачал головой:
– Одного такого случая маловато. А вот десяток-два…
