Ветер шевелил ее волосы.
– Что тебе нужно? – спросил Глеб.
Та, что стояла перед ним, улыбнулась – едва заметно, одним краем губ.
– Всегда одно и то же, – сказала она, и от звука ее голоса Глебу захотелось бежать прочь сломя голову. В нем был свист ветра, и скрежет бьющегося стекла, и чей-то далекий, отчаянный крик.
– Жизнь, – произнесла женщина.
В такт ей с вершины березы хрипло отозвалась ворона.
– Твоя, – женщина подняла тонкую, очень худую руку и опустила ее Глебу на плечо.
Рука почти ничего не весила, но от ее прикосновения Глеб вздрогнул, ощутив укол ледяной, пронизывающей боли.
– Или не твоя, – второй рукой женщина указала на джип и сжавшуюся внутри девушку.
Снова закаркала ворона.
– Выбирать тебе, – закончила женщина.
Фары джипа погасли, на мгновение их всех обволокла темнота – но почти сразу же стало светлее.
Глеб огляделся, ошарашенный: они стояли на мосту. Вокруг разливался густой предрассветный туман. Небо было серым. Близилось утро.
Рядом с ними зиял свежий пролом в ограждении. Далеко внизу, в ивовых зарослях, лежала искореженная, смятая ярко-красная машина. Он вспомнил.
Внедорожник «чероки», который ехал слишком быстро для мокрой дороги, отделенной от оврага одним только рядом низких деревянных столбиков.
Нина просила его сбавить скорость перед мостом.
Глеб всмотрелся вниз: в клубах тумана дрожали смутно знакомые тени, возникали и исчезали, растворяясь в белом мареве, лица. Нина. Вика. Оля.
Женщина подошла и встала рядом, склонившись над проломом.
– Лихачи – это те, что играют с лихом, – произнесла она.
Ее слова камнями упали в провал, с обломков машины снялись вороны, тяжело хлопая крыльями, разлетелись в разные стороны.
Ветер разметал волосы женщины, и Глеб увидел: левого глаза у нее нет, глазница заросла, затянулась белесой пеленой, под которой колыхалось что-то живое, темное, с жадным голодом тянущееся наружу, ищущее, на кого бы направить свой взгляд.
Лихо поправило волосы, снова скрыв левую половину лица.
– Так что ты выбираешь? – спросило оно. – Пойдешь со мной сам или отдашь вместо себя ее?
Глеб посмотрел на Свету. Девушка сидела неподвижно, словно бы даже не дыша и не моргая, смотрела в одну точку. Кажется, последних минут для нее вовсе не существовало.
Она ни в чем не виновата – только лишь в том, что попалась Глебу на пути и села в его машину.
– Отпусти ее, – сказал Глеб. – Я пойду с тобой.
– Не только ты, – сказало Лихо. Его улыбка была безмятежной, как рассвет. – Все вы. Все четверо, кто был тогда в машине.
Глеб зажмурился.
Нина, Вика, Оля.
– Тогда бери ее, – произнес он, не открывая глаз. – Я… не могу отдать тебе всех нас. Не могу. Нет.
– Хорошо, – отозвался голос, в котором каркали вороны, рыдали дети, ломались сухие ветки и трещало пламя. – Ты всегда так отвечаешь. Ничего не меняется. Значит, до другого раза.
– Какого другого раза? – спросил Глеб, все еще с закрытыми глазами, все еще не понимая.
– До того времени, – ответило Лихо негромко и ласково, обращаясь к нему, словно к старому, доброму другу, – когда снова наступит пора платить. Платить за то, что вы четверо до сих пор живы, хотя давно утратили на это право. До следующего твоего случайного попутчика. До новой встречи здесь, на мосту.
Тогда Глеб понял и открыл глаза, но не успел уже ничего сказать или сделать. Успел увидеть только, как женщина в изодранном белом платье склоняется над его машиной, откидывает волосы с лица – и вглядывается в сидящую внутри девушку левым глазом. Света закричала.
И в хор криков, звучавших в голосе Лихо, вплелся еще один.
Глеб упал на колени, крича вместе с ними, и продолжал кричать, пока из всех голосов не остался лишь его.
