Темная сторона дороги (сборник)

Алыкель остался позади. Проплыл по левую руку, подозрительно провожая нас подслеповатым взглядом запылившихся стекол. Истязаемый привод то и дело оглашал окрестности предсмертным визгом. Мы все реже крутили рычаги, позволяя инерции работать за нас. А узкоколейка никак не кончалась. Я даже не думал, что где-то еще сохранился такой длинный участок старой железки. Осенью бабушка с дедушкой частенько брали меня за грибами, голубикой или морошкой, так что я с некоторым основанием считал себя знатоком норильской тундры. В этих походах мы нередко натыкались на вкопанные в землю шпалы, полегшим частоколом отмечающие проходивший здесь некогда путь. Однако ни разу мне не попадались рельсы, да еще в таком относительно хорошем состоянии.

– Алый, тебе кто про нее рассказал? – воспользовавшись очередной передышкой, спросил я.

– Никто, я ее сам нашел! – Серегины глаза гордо блеснули. – Целый месяц вокруг газопровода лазал и нашел!

– Так-таки сам? А откуда ты знал, что возле газопровода искать надо?

– Нууу, короче… – Алый смутился, но самую малость. – Мне старшаки рассказали, Малой и Джон. А дальше я уже сам допер где… Тут же раньше везде зоны были, типа как на Каларгоне, да? А между ними вот такие узкоколейки. Я от самого Каларгона и искал. Ну и подумал, в сторону Норильска полюбэ уже ни фига нет, заводы одни. А вот если к Алыкелю пойти – тут в тундре космодром спрятать можно, не то что город…

– Стоп, стоп! Какой еще, на фиг, город?

– Ну не город, конечно, поселок! Какая, блин, разница? Это же все равно офонареть как круто! Ты только прикинь – целый заброшенный поселок! Бараки там всякие, где зэков держали, решетки! Джон рассказывал, что зимой, когда он с дядей на снегоходах катался, то дядя его там останавливаться не стал. Сказал, что место плохое. И еще сказал, что там привидения. Прикинь, Сорока, при-ви-де-ни-я!

Чтобы показать, насколько все это мило его бродяжьей душе, Серега прижал кулак к сердцу. Я молчал, хотя волосы у меня на загривке поднялись дыбом. Видимо, я побледнел, потому что Алый, заинтересованно глядя на мое лицо, спросил:

– Лех, ты че, зассал, что ли? Ну привидения, подумаешь?! Полярный день же! Да, может, там вообще ничего нет…

Стиснув зубы, чтобы не стучали от накатившего иррационального страха, я не смог ответить. Алый наконец сообразил и, держась за рычаг, развернулся.

Впереди вырисовывались невысокие строения – с десяток разномастных каменных домиков. В отличие от Алыкеля, они не спешили к нам навстречу, терпеливо, как волки в засаде, дожидаясь, когда мы самостоятельно подойдем поближе. При виде их Алый испустил пронзительный победный вопль. А я лишь сильнее стиснул зубы. Откуда-то пришла железная уверенность, что в этот раз Алый все же втянул меня в настоящие неприятности.

* * *

Рукоятка крутилась исправно, почти без скрипа. Насколько же она стара на самом деле? Брошенную дрезину секут снега и ливни, точит необратимая коррозия, а она жива и по-прежнему работает. Чудеса да и только… злые, нехорошие чудеса.

Я проехал на ней метра четыре, после чего узкоколейка неожиданно закончилась, будто обрубленная гигантским топором. Может, металлисты сняли? Вряд ли… Почему тогда не раздербанили саму дрезину? И куда, в конце концов, подевались промасленные шпалы?

Четыре метра в одну, четыре в другую сторону. На юг. И на север. Дрезина покорно следовала заданному направлению, но физически не могла отвезти меня туда, куда я так рвался. Или попросту не хотела?

Чего-то подобного я ожидал. Не именно этого, но похожего. Потому и прихватил палатку со спальником. Неподалеку от дрезины нашелся сухой и относительно ровный холм. Там я разбил временный лагерь. Кто-то уже вставал здесь до меня, об этом свидетельствовало прибитое дождями кострище, сквозь которое пробивалась молодая трава. За водой пришлось топать почти километр, до ближайшего озера. В Норильске, как это ни странно, пить можно чуть ли не из любой лужи. В поисках сушняка я потратил остаток дня. Впрочем, какая разница? Полярный день в разгаре, до нормальной темноты еще почти два месяца.

Сев на расстеленную «пенку», я сложил ноги по-турецки. Между мной и застывшей в отдалении дрезиной тянулось в небо пламя невысокого костра. Я прихлебывал горячий чай, почти не чувствуя вкуса. Ощущая одно лишь тепло. Жизнь. Впервые за долгие годы.

* * *

Сомневаюсь, что Алый знал, как затормозить разогнавшуюся дрезину. Я вот не знал. Но завороженные вынырнувшим ниоткуда поселком-призраком, мы благополучно прозевали этот момент. Исчерпав запасы инерции, наш неказистый транспорт остановился сам, с неспешной плавностью отлаженного автопилота. Мы сошли на землю, как моряки, после долгого плавания причалившие, наконец, к незнакомому берегу. Испанские конкистадоры, бесшабашные искатели приключений, таки нашедшие их на свою голову.

Стены, не кирпичные, а каменные, так и не выросли выше первого этажа. Лишь вытянулись, приплюснутые, несуразные. Похожие на будки для гигантских такс. Часть окон была заколочена плотно подогнанными щитами из досок, другая чернела пустыми провалами. Повсюду валялись бочки из-под солярки, гнутая арматура, какие-то запчасти и прочий металлический хлам. Возле ближайшего барака дотлевал свой век измятый каркас вездехода. Поселок не ждал нас.

Под ногами неожиданно оказалась уже не хлюпающая тундра, а гравийная отсыпка. Что-то вцепилось мне в сапоги, и я, засмотревшись по сторонам, едва не упал. Проволока, запутавшаяся у меня в ногах, щетинилась гнутыми колючками. Насколько хватало зрения, она тянулась в обе стороны, в несколько