А спустя пару минут хлынул, наконец, дождь.
Укрывшись от ливня под крышей вокзала, Максим разузнал у торговки в буфете, что следующий автобус из городка пойдет только в одиннадцать вечера.
Что ж, подумал Максим, придется ждать вечера. Потом трястись до Ярославля часа четыре, не меньше. Интересно, во сколько первая электричка оттуда до Москвы? И все-таки он доберется домой почти вовремя, хоть и с опозданием на полсуток. Надо позвонить Лике. Успокоить ее. А вдруг она еще и не успела прочитать смс-ку?
Он сунул руку в карман, чтобы достать телефон… и понял, что мобильника нет. Ни в куртке, ни в кармане камуфляжного комбинезона. И в карманах рюкзака тоже.
Последний раз Максим держал его в руках перед тем, как вышел покурить… Слепой украл? Невозможно. На всякий случай Максим проверил, на месте ли кошелек. Кошелек был на месте, во внутреннем кармане.
Труба могла вывалиться, когда Максим бежал за автобусом.
Но ведь там повсюду асфальт, звук падения он бы услышал. Черт, черт!
Не жалко мобильника – жалко Лику. Теперь-то она точно разволнуется, будет психовать всю ночь. Плакать. Проклятие!
Думая только о Лике и ее слезах, Максим шагнул из дверей вокзала. Струи дождя хлестнули по лицу, порыв холодного ветра рванул куртку. Нахохлившись, Белов задернул молнию, натянул капюшон и, упрямо сжав губы, пробежался туда-сюда от вокзала до остановки, глядя под ноги в надежде отыскать пропавший мобильник. Мутные коричневые ручьи несли по маленькой площади следы местной разумной жизни: окурки, пластиковые стаканы, салфетки, обрывки газет.
Телефона нигде не было. Все зря. Бедная Лика.
Вымокший и замерзший, Максим вернулся к вокзалу. Ждать. Больше ничего не оставалось.
Рейсовый икарус «Мантурово – Ярославль» выехал в 11 вечера точно по расписанию. Пассажиров в салон набилось изрядно; печка грела, как в бане.
Максим Белов устроился со своим багажом в задней части салона. Когда промокшая на плечах куртка начала, наконец, подсыхать, Максим перестал дрожать. Согревшись, немного расслабился и стал глядеть на темную дорогу впереди, на узкие просеки, на плывущие вдоль обочины черные ели.
Дождь не прекращался. Капли воды тряслись и сбегали по стеклу в разных направлениях: то вниз, то справа налево, то наискосок. Когда на дороге появлялись машины, огни от их фар и габаритов отражались в каждой влажной бисеринке на стекле красной или белой вспышкой; мокрое окно искрилось и сияло, утомляя глаза.
«Ехать долго. Свою остановку не проеду». Максим прислонился головой к стеклу и попытался заснуть, но автобус подскакивал на выбоинах и мотался из стороны в сторону. А потом кто-то сильно дернул Максима, ткнув его чем-то жестким в плечо, и сказал: «А может, хорошо, что не успел? Не видишь – авария?!»
– Что? – пробормотал Максим и очнулся. И понял, что все-таки спал.
– Что там? Что случилось?
Сонные пассажиры поднимали головы и пялились в окна, пытаясь понять, почему стоит автобус.
Сквозь запотевшее стекло беспорядочно мелькало скопление огней – красных, белых, желтых, синих. И ничего больше. Даже водитель не понимал толком, что произошло.
– О, господи! – крикнул кто-то впереди, и все прилипли к окнам. Автобус двинулся, объезжая затор.
Максим протер окно кулаком. В свете фар встречных машин и патрульных мигалок он увидел «ЛИАЗ» с разбитыми стеклами, пустое и разорванное кресло водителя, залитое багровым, и почему-то совершенно белую, словно покрытую инеем, рыжую женщину с широко распахнутыми глазами. Она по пояс высунулась из разбитого окна автобуса, протягивая застывшие руки навстречу Максиму. Как ребенок, который просится на ручки. Мертвый, мгновенно замороженный ребенок. Или кукла. Огромная фарфоровая кукла, которую какой-то идиот сунул в разбитый автобус.
С правой стороны к его окнам приникли люди. Живые. Они глядели на дождь, и лица их кривились и плыли, искаженные потоками воды. Зачем они так сгрудились? Они же почти лежат друг на друге вповалку. И мальчик… Его придавил старик. Белов хотел крикнуть ему, чтоб он отодвинулся в сторону, дал дышать ребенку. Но автобус дернулся, и лица в разбитой машине внезапно почернели.
«Мертвецы… Свинцовая река… Хорошо, что ты не успел?» – прозвучал в голове Максима уже знакомый голос.
Нет, никого живых там не было.
Пару мгновений Максим смотрел в побелевшие глаза мертвой женщины, на черные окна, на вдавленные, скомканные, как бумага, железные бока «ЛИАЗа» и чудом уцелевшую табличку «Мантурово – Ярославль» – а потом Икарус миновал, наконец, место катастрофы. Все, кто был в нем, шумно выдохнули.
Темнота навалилась и вновь затопила дорогу. Максиму показалось, что он ослеп.
