Горожане бродили вокруг в восхищении. Мужчины – поражаясь прочности дома и могуществу дикарского инструмента. Женщины – заглядываясь на самих дикарей, чьи блеклые тела были куда как уродливее холеных воинов сир-тя. Но покрывающие тела и руки глубокие безобразные шрамы, играющие под кожей мышцы, ловкость владения оружием придавали этому уродству привкус такой силы и мужественности, что девушками овладевало странное томление и желание прикоснуться к этим шрамам и телам. И лучше всего – вдали от любопытных глаз.
Покрытого сажей истукана Ганс Штраубе, стараясь не привлекать внимания, загрузил на самую большую из лодок – тут же просевшую по самые борта – и прикрыл рогожкой из лыка.
– Ты убедился, немец? – не удержалась от хвастовства Митаюки, следившая за работой и простенькими заговорами отводившая от идола взгляды. Благодаря заклинанию тотемники, даже замечая, что происходит, не обращали на это внимание, не смотрели, не запоминали. – Я обещала воинов, немец, и ватага их получила. Больше ста крепких мужчин.
– Дикари, – презрительно скривился сотник. – Меча отродясь в руках не держали. Один казак двадцати таких вояк стоит!
– Ты их обучишь, станут не хуже.
– Обучить недолго. Но можно ли им доверять?
– Можно. Я обещала тотемникам шанс отомстить соседям за вековые обиды и унижения, добиться власти в Верховном Седее. Величие оскорбляемого десятками поколений рода. Ради этого они готовы проливать кровь!
– Так вот на что ты их поймала, чернокнижница! – сообразил Штраубе. – Да, жажда мести – это страшная сила. Но откуда ты узнала про обиды местных на соседей? От лопоухого трусишки?
– Ни от кого, – пожала плечами чародейка. – Зачем спрашивать? И так понятно, что между племенами, живущими рядом, всегда случаются обиды и разногласия, и как бы они ни разрешались, в памяти неизменно остается осадок недовольства… Вот скажи, немец, разве в вашей ватаге, где все считают друг друга братьями, не бывает ссор и драк?
– Да, бывает и цапаются, – пожал плечами Штраубе. – Особливо по пьяни. Берешь таких буянов за загривок, стучишь лбом в лоб посильнее, чтобы дошло, и приговариваешь: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». На том обычно все и заканчивается. Побурчат, лбы потрут и разойдутся. Наутро, глядишь, уже опять неразлейвода, обнимаются.
– Вот-вот, – кивнула ведьма. – Коли хочешь прочного мира, нужно уметь прощать. Но сие есть редкий дар. И потому, когда появляется возможность отомстить, забытые обиды всплывают моментально. Я не знаю, в чем обида Пы-Ямтанга на соседей и есть ли она вообще. Может статься, тотемников просто гложет зависть к более сильному и удачливому племени. Для нас главное, что они хотят мстить. Местные готовы показывать нам удобные дороги, погибать, помогать, удерживать в повиновении… Народ нуеров утешит свое самолюбие, одолев недавних собратьев, а ватага получит золото и тех и других. И поверь мне, немец, число желающих отдать нам все свои сокровища, свои силы, свою жизнь просто ради мести скоро будет насчитывать тысячи воинов!
– Человек слаб… – пробормотал Штраубе и перекрестился. – Клянусь святой Бригиттой, ты умеешь находить слабости. Интересно, какую ты заметила у меня?
– Ты слишком умен… – Митаюки с нежной улыбкой провела пальцем ему по щеке и отправилась к мужу сообщить, что идол теперь у казаков. Ведь Матвей, как ни крути, атаман.
На следующий день отец Амвросий освятил новый храм и начал крестить язычников. За неимением иной купели, он заводил сир-тя в реку, опрокидывал там на спину, дабы поток омыл лицо, читал положенные молитвы. Вода была холодная, и священник, хотя и выполнял обряд в рясе и штанах, к вечеру посинел. Однако, весь дрожа и стуча зубами, выглядел он при том совершенно счастливым.
Горожане отнеслись к своему обращению куда спокойнее. Для людей, поклоняющихся одновременно и зверю-покровителю, и богу подземному, и богу небесному, а еще отцу семи смертей, богу воинов, хозяину священной березы, народу небес, духам лесов, рек и деревьев, – еще один, пусть даже сильный и молодой бог, особо великим добавлением к прочим властителям мира не показался. Будет помогать – можно, знамо, почитать особо. Нет – так забыть, и вся недолга. Святилище куда крепче и весомее прежнего стало – уже хорошо. Там – посмотрим.
Пока же сир-тя резали из серой замши нательные крестики и прикидывали, как бы лучше украсить новый защитный амулет. Митаюки, помня вырезанные на тяжелом кресте священника руны, ходила меж влажными новоявленными христианами и рисовала на них «ICХС».
– Смотрите, дым!!! – внезапно прервал всеобщее веселье женский крик.
Люди подняли глаза к небу, и вскоре меж ними побежал тревожный шепоток:
– Дым, дым… Война…
Митаюки через кроны ничего не разглядела. Но, может статься – она просто не знала, куда смотреть. К юной чародейке через всю площадь подошел суровый Тарахад:
– Пророки Верхнего Ямтанга определили нашу судьбу, Митаюки-нэ, жена белокожего вождя. Мы полагали совершить первый поход супротив этого подлого племени, постоянно портящего реку отбросами. Но, похоже, их шаманы смогли верно заглянуть в будущее и убедили вождей и воинов напасть первыми.
