горячее под рубахой плечо наемника из далекого Мекленбурга. – Верные люди докладывают – в верховьях Ямтанга вновь зреет мятеж. Муж же мой, атаман Матвей Серьга, нужен здесь, ты знаешь. Ах, без тебя не обойдемся, милый Ганс! Кому же еще, как не столь славному и опытному вождю, возглавить войско?
– Повоевать? – весело засмеялся немец. – Вот это дело! Клянусь святой Бригитой, всегда готов… как и к тому, чтоб поцеловать вас, моя прекрасная королева!
Ах, напрасно юная ведьмочка явилась к старому кондотьеру вот так, запросто, в узких, облегающих бедра оленьих штанах и тонкой накидке, скрепленной на плечах нефритовыми, оправленными в золото фибулами и при ходьбе не скрывавшей почти ничего, ну, разве что – грудь. Впрочем, гостья специально так села, чтоб и грудь обнажилась слегка… ой, не напрасно!
– Ах, госпожа моя! – спрыгнув с ложа, Штраубе упал на одно колено. – Целую ваши ручки.
Спрятав улыбку, Митаюки-нэ с царственным видом протянула для поцелуя опущенную вниз ладонь – была у них с немцем такая игра, что ли.
Коснувшись устами теплой золотистой кожи, Штраубе нежно провел ладонью по девичьему локотку, погладил предплечье… добрался и до плеча… и грудь почти до соска обнажилась…
– Ну, хватит! – с напускной суровостью чаровница отдернула руку.
Мягко колыхнулась накидка, скрыв то, что ей и положено было скрывать.
– Я мужа своего люблю, ты знаешь!
– Так и любите себе на здоровье, сердце мое! – рассмеялся немец. – Мужа любить не только можно, но и должно. Однако же это вовсе не преграда для куртуазных манер…
– Для каких-каких манер?
Немец подскочил:
– О, позвольте, я вас научу, моя герцогиня! Это, знаете ли, к обоюдному удовольствию… так… и больше – ни для чего.
Шаловливая длань немца нырнула под накидку, погладив «герцогине» стан.
– Но-но! – со смехом отпрянула гостья. – Тебе что, дорогой мой Ганс, мало подаренных наложниц?
– Что наложницы, когда тут – целая королева! Которую еще надо завоевать. Взять, как неприступную крепость!
– Ну же, угомонитесь, Ганс!
– Ну, моя богиня, дайте же мне знак, что я вам не противен!
Митаюки снова рассмеялась:
– Не противен, ладно.
– И, может быть, мои надежды…
– Может быть…
– О, царица, владычица моего сердца!
– Но точно – не сейчас… когда-нибудь…
– Я сыт уже одной лишь надеждой!
Юная колдунья прекрасно чувствовала, что немец говорит искренне и столь же искренне восхищается ею, бог отворит… Это было очень приятно… как, наверное, и любой женщине.
– Да, вот еще что, славный Ганс. Скоро сюда явится воевода Иван Егоров…
– Я знаю, сердце мое. И жду его с нетерпением – это же мой давний друг и товарищ. Вот, помнится, как-то в Польше или Литве… в Речи Посполитой, короче…
– Атаман может попросить тебя вернуться в старый острог… приказать…
– Вот уж нет! – Штраубе громко расхохотался и снова сделал попытку погладить гостью, да та ловко увернулась. – Никуда я отсюда не денусь, и плевал я на чьи-то там приказы! Тем более здесь гораздо опаснее…
– Я… Мы без тебя просто не выживем, Ганс!
– Клянусь святой Бригитой, я оправдаю ваши надежды, моя госпожа! Эй, эй… куда же вы? Позвольте поцеловать на прощанье… хотя бы чмокнуть в щечку… Вот спасибо! Ура!
Скрипнула за ушедшею девой дверь. Штраубе завалился на ложе и, прищурясь, уставился в потолок:
– Вот это женщина! Умная, властная, хитрая. И – прекрасно знающая, чего хочет. А ведь она могла бы быть моей… если б тогда, в остроге… Доннер веттер, я же тогда обладал ею… да кто только не обладал. Но это – тогда, а ныне… Ныне она – царица! Юная, непостижимо женственная… и не боящаяся лить чужую кровь.
Далее Митаюки, не торопясь, обошла и всех остальных казаков, молодых парней – Семенко Волка, Евлампия с Никифором, Никодима, Васю Бескарманного и прочих, кто не уплыл встречать острожников. Со всеми говорила ласково, каждому что-то или кого-то дарила – красивых молодых рабынь