любят.
– Эй, Маюни – как улов? Много добыл белорыбицы?
– Атаман?
Остяк сделал вид, будто только что заметил лодку и сидевшего на веслах Егорова. Скривился, правда, тут же улыбнулся – вести себя иначе казалось юному шаману как-то не по-людски. Сам атаман ни ему, ни жене его, красавице Ус-нэ, ничего плохого не сделал, разве что супружница атаманская, Настя, несдержанной на язык оказалась… Но сам-то Иване Егорович…
– Проходи, атаман, к моему костру – гостем будешь, да.
Этого Иван и хотел – переговорить с парнем заранее, до созыва казачьего круга. Может, и получится уговорить остаться, ну а нет, так попытаться хотя бы.
– С удовольствием рыбки твоей отведаю, коли зовешь.
Отдав улов Устинье, атаману глубоко поклонившейся, Маюни уселся рядом с только что разведенным костром, подкинул плавника да сухих веток, благодаря колдовскому солнцу кустов на островке хватало, хватало и хвороста, хоть на зиму, конечно, заготовляли дровишки на материке – тащили, сплавляли морем толстенные бревна. Они же и на избы шли – кто хотел строиться.
– Ну, рассказывай, – присев рядом на камень, тихо промолвил Иван. – Как Устинью свою нашел, как зиму пережили, до Печоры-реки добрались ли?
– Не добрались, – вздохнув, односложно ответил Маюни. – Зиму на берегу переждали.
Атаман недоверчиво вскинул глаза:
– Это у моря-то Студеного? Без избы, без печки?
– Чум сладили, охотились – так и жили, – пожал плечами остяк. – Я Ус-нэ уже едва ль не мертвой нашел. Хорошо, Митаюки-нэ подсобила, подсказала, где суженую мою искать! А я ведь ее не любил, Митаюку, злобной колдовской тварью считал, обзывал всяко… а она – вон как! Теперь совестно, стыдно, да-а. А здесь не останемся, не проси, атамане. Ус-нэ моя с позором жить не сможет. Не может и в тундре, в тайге, к людям хочет. Потому и за долей пришел. В Пустозерском остроге избу сладим… или еще в какой земле.
– Да уж, Строгановых обойти не получится, – Иван негромко рассмеялся. – Лучше, правда, к поморам, на Студеное море уйти. Но то – далеко больно.
– А где это? – заинтересовался остяк. – Как далеко?
– То тебе в Пустозерье скажут, – атаман, зевнув, отмахнулся. – Да и зачем вам туда? Чай, и Строгановым добрые проводники да звероловы нужны – с голоду не помрете. Но и своим умом жить вам не дадут, о свободе забыть можете.
– Дом свой поставим, – упрямо повторил Маюни. – Избу. Заживем.
– А ты сможешь – в избе-то?
– С ней… – остяк с улыбкой кивнул на чистящую рыбу супругу. – Везде смогу! Великие боги исполнили мечту мою сокровенную – жену такую дали, да-а. Теперь мне боле ничего и не надобно.
– Окромя изб, хоромин, людишек…
– Люди – то не мне, – скривился юноша.
Атаман покивал:
– Знаю, знаю – ей. Ну, коль так решил – упрашивать-неволить не стану. На кругу, думаю, согласятся все. Все тебя знают, уважают. И Устинью твою…
– Вот за Устинью-то мне и боязно. Не сможет она здесь, руки на себя наложит, да-а.
Иван ничего не сказал, лишь развел руками: а что тут скажешь – прав Маюни! На каждый роток не накинешь платок, слухи так запросто не пресечешь. Да и не столько в языкастых казаках да бабах дело, сколько в самой Устинье. Коли здесь останется, ей всегда, до скончания веков в каждом взгляде будет насмешка чудиться, а в каждой улыбке – злой похотливый хохот. Кто ж такое выдержит-то, а?
– Спасибо за рыбу, Маюни… – молча сжевав ароматный, жаренный в углях кусок, поблагодарил атаман. – И тебе спасибо, хозяйка. Ты уж на нас не держи зла.
Устинья неожиданно улыбнулась, спокойно и как-то грустно, но тут же опустила глаза, украдкой взяв за руку молодого супруга. Тот обернулся, шепнул что-то ласковое… Иван попрощался, ушел, понимая, что ни Маюни, ни Устинью он больше не увидит в остроге никогда. Что ж, тогда лучше расстаться друзьями.
Вечером, когда Маюни ушел на круг, Устинья, управившись с делами, прилегла в чуме. Сон не шел, да она и не думала спать, просто так, размышляя, лежала… А еще чувствовала что-то такое, не очень хорошее, вот будто бы под лопаткой свербило, словно бы укусил кто. А потом вдруг – точно так же – засвербило в боку. Поворочалась дева, выбралась из чума наружу – на вечерней-то зорьке уже было прохладно. И тоже чувствовалось, будто что-то не так! Что…
Ус-нэ вдруг услышала за спиной едва слышный шелест, обернулась… и увидела невдалеке белого златорогого оленя и важенку. Олень бил копытом,
