он стал кричать и делать движения палкой, чтобы нагнать страх на детвору. Разве они не видят, что беспокоят сеньору? Что скажут за границей о детях Пеньискола? И Розауре пришлось просить, чтобы он не разгонял своими угрозами эту молчаливую свиту, единственное преступление которой состояло в том, что они шли, точно прилипшие к ней, и только самые отважные из них прикасались к пуговицам и к сукну ее накидки.
У входа в замок Розаура попросила у сельского ставленника власти опору его мозолистой руки. Плиты выхода из крепости и древнего плацдарма были так вылощены росой, так омыты дождями, что казались хрустальными. Нужно было найти расщелину, в которой еще сохранилась земля, и где росла небольшая трава, чтобы ноги не скользили. Алгуасил, несомненно желая вселить в нее мужество, рассказал о нескольких посетителях, которые сломали себе руки или ноги, упав в этом самом месте.
Позади них осталось обширное пространство, окруженное стенами, куда выходили двери старинных крепостных построек. Эти постройки служили теперь гуменниками, или были заброшены. Замок вынес три продолжительные бомбардировки в последние столетия, и сохранились в целости только подвалы и первый этаж.
Они поднялись по каменной голубого цвета такой же скользкой лестнице. Алгуасил шел впереди, говоря с нею, но слова его ей нужно было угадывать. Позади них настойчивая детвора стала рассеиваться по всей крепости, пользуясь этим необычайным посещением, так как в обычные дни ключ от крепости хранился в Городской Думе. Розаура поняла, что этот человек говорил о мадридском сеньоре, как-будто хорошо его знал. Вскоре он громко крикнул:
– Дон Клаудио, визит. Визит к вам!
Борха незадолго перед тем слышал все увеличивавшийся шум, который ему казался необъяснимым среди безмолвия покинутой крепости. Так как самые незначительные звуки приобретают преувеличенное значение в глубокой тишине, он подумал, что какая-то бунтующая толпа проникла через калитку и идет вверх по лестнице. К шуму стрижей, летавших вокруг стен, присоединились крики детей и мужской голос, звавший его во все горло. Кто мог притти к нему сюда и разыскивать его в Пеньискола? Он появился между двумя амбразурами и увидел Алгуасила и увидел…
Этого не могло быть! Это было невозможно! Незадолго перед тем он смотрел на часы. Было девять с половиной часов утра. Это не был час привидений. К тому же он считал невозможным появление призрака при свете сияющего солнца, на этой вершине, окруженной морем, под небом интенсивно лазурным, без единого облачка. И тем не менее он ее видел тут вблизи. Выходило нелепо, но было одинаково безрассудно сомневаться в том, что он видел своими глазами.
– Не делайте такое лицо. Сходите вниз, приветствуйте друга!
И она продолжала смеяться, довольная изумлением, с каким встретил ее Борха. Когда он очутился рядом с ней, она стала объяснять. Приехала она сюда, чтобы исполнить свое обещание. В Марселе она обещала побывать в Пеньискола вместе с ним, и вот она сдержала слово. Свидание их продлится несколько часов, не более того; затем она возобновит свое путешествие и вернется в Париж. Маленький крюк по дороге.
Все еще не придя в себя от первого изумления, Борха слушал не понимая. Приехать из такой дали, чтобы пробыть несколько часов, не больше того! Вернуться из Пеньискола в Париж и называть это маленьким крюком. Он боялся, не видит ли он все это во сне, боялся, что исчезнет неожиданная гостья, и он снова останется одинок.
Нет; она стояла рядом с ним, он видел ее, побледневшую, немного поблеклую от утомления, но более принадлежащую ему, более интимную, чем в последний раз, когда они говорили друг с другом в Марсельском отеле.
Розаура не дала ему времени углубиться в свои мысли.
– Объясните мне все, что тут есть интересного, в этом последнем дворце нашего дон Педро. Не стойте здесь, весь вытянувшись и немой, как столб.
Подчиняясь этому нежному и властному голосу, он повел ее по всему замку, оправдывая общую заброшенность, точно это была его вина. Еще пятьдесят лет тому назад замок этот служил базой для операций правительственных армий, когда ойи преследовали карлистов. Крепость эта никуда не годилась перед современными пушками, но оказывалась неодолимой для банд претендента дона Карлоса, по недостатку у него артиллерии.
Они вошли в самый большой приемный салон замка. Наверное, Луна со всей роскошью Папского двора принимал здесь двух посланных с констанцского собора.
Розаура с наслаждением вдыхала в себя бодрящий воздух, выйдя из коридоров замка и увидев перед собой беспредельный простор Средиземного моря. Она и Борха созерцали расстилавшееся перед ними интенсивно-лазурное водяное пространство.
Толпа ребят исчезла. Слышались их крики, более и более отдаленные, на улицах местечка. Алгуасил выставил их из крепости. Теперь белая с бурыми пятнами коза шла сзади них в их прогулке по стенам крепости.
Борха видел эту козу ежедневно. Один из живущих в замке выпускал ее, чтобы она кормилась, щипля травку. Розаура восхищалась ее гимнастическими упражнениями. Клаудио пожелал показать Розауре маленькую одноэтажную башенку с гербом Педро де-Луна на дверях. Это была часть замка, наиболее выступавшая в море, и по рассказу Клаудио туда уединялся строптивый папа в часы своих размышлений. И сюда ему приносили ящички со сладостями, которых описали в отчетах о процессе его отравления.
Розаура прошла по этому маленькому жилищу из камня с узкими оконцами, из которых можно было сторожить свободное море. Клаудио описал девяностолетнего старика, высохшего, как мумия, который смотрел на горизонт, не сводя с него глаз, не удастся ли увидеть берег противоположный, берег Италии, где всегда у него был противник, с которым приходилось сражаться.
Он не думал о смерти и не думал о ней даже после покушения. Жизнь казалась ему не имеющей смысла, раз нельзя было действовать. Еще три года до смерти своей – он дожил до девяноста четырех лет – Луна проектировал морскую экспедицию и организацию флота, равного или больше того, который привез его к берегам Генуи.
И в последние годы оставались его две галеры, стоявшие на якоре в Порт Фангос, на дельте Эбро. Он был папа-мореплаватель и был уверен, что может собрать целый флот галер и галеотов. Продолжительность его жизни считалась многими из его сторонников доказательством того, что он законный папа. Многочисленные его враги, еще юноши, были похищены смертью. А он продолжал себе жить, и его сверхчеловеческая энергия, его неутомимое упорство внушали ему надежду на какое-нибудь чудо, которое возникнет в последний час и доставит победу правде и справедливости.
Розаура прервала Борха неуверенным голосом:
– Быть может, я скажу вздор, но этот человек, переживавший себя на уединенной скале, созерцая море, вспоминая свою, уже померкнувшую славу, но никогда не сомневавшийся в себе самом, напоминает мне Наполеона на острове Св. Елены, который был для многих простой скалой.
Борха одобрил, добродушно улыбаясь:
– Да, быть может, между ними и есть некоторое сходство, главным образом, в их смерти. Оба они, после того, как взволновали весь мир и внушали страх из своего уединения, безмолвно угасли, тотчас же забытые.
XII. На песчаном берегу
Друзья, которых имел Борха в Пеньискола – городской доктор и секретарь – поднялись в крепость, привлеченные вестью об этом посещении. По прошествии нескольких минут они искали предлог, чтобы уйти, удовлетворив свое любопытство.
Они чувствовали робость в присутствии этой великосветской дамы, не зная, что сказать, говоря запинались, несмотря на улыбки и любезные взгляды, которыми Розаура сопровождала свои вопросы. Оба
