по-хорошему неправильный, все бы такие неправильные были.
– Да ну, что вы, какие няни? – Денис замотал головой. – Как ни крути, а любая няня – это чужой для малыша человек. Няню можно приглашать только уж в совсем крайнем случае, когда действительно деваться некуда – ну, к примеру, все больны или что-нибудь в этом роде. Иначе получается, что детдом на дому устраиваешь. Ну и, конечно, надо искать чтобы не совсем чужая была. Но это все равно крайний случай. Потому что Арины Родионовны, знаете ли, встречаются не сказать чтобы на каждом шагу. Для детишек постарше, ну лет с трех, это уже не так критично, а вот для младенцев. – Он покачал головой. – Они ж сказать-то еще ничего не могут, зато все-все-все чувствуют. Значит, люди в это время должны рядом находиться только родные, любящие. Поэтому я сам и взялся. Правда, я тогда всего этого не понимал, только чувствовал, что можно так, теоретическую базу уже потом подвел, как раз во время бессонных ночей и тому подобных испытаний. Чего только не передумал, когда сына успокаивал. А однажды случайно вот так же погладил его по голове – и свершилось чудо! Круче, чем выиграть миллион долларов по трамвайному билету, честное слово!
Денис снял с огня вздыбившуюся коричневой пеной джезву, разлил по чашкам темную густую жидкость, подвинул чашку Насте. Она пригубила, обжигаясь: кофе был божественный, кто бы мог подумать, что в этой банке таится основа для подобного нектара!
Но ладно – кофе. Главное-то – другое: оказывается, ее страшные мысли про сигануть в окно или ребенка туда уронить – это не потому, что она, Настя, такой ужасающий монстр. Оказывается, подобные мысли или, точнее, настроения посещают многих неопытных родителей. Ведь если вдуматься: если не давать человеку спать и непрерывно долбить по башке, конечно, в результате крыша съедет, еще и не то в эту самую башку взбрести может. Настя почувствовала такое облегчение, словно с нее сняли как минимум египетскую пирамиду, а она и не осознавала, насколько же ее давит ощущение собственной… как же это сказать… вины, наверное? Подлости? Мерзости? Еще вроде ничего плохого и не сделала, но ведь до какого ужаса додумалась, это ж какая черная душа должна быть. А оказывается, чтобы появились гадкие, жуткие, отвратительно стыдные мысли, никакой особой черноты не нужно, а нужно всего лишь насмерть устать и не иметь возможности отдохнуть.
Она почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Никогда еще ни к одному человеку Настя не испытывала такой всепоглощающей благодарности. Не за то, что Катюшку успокоил (хотя за одно это ему молиться надо), а за то, что такую тяжесть, такой стыд с ее, Настиной, души снял. И ведь, наверное, сам об этом не догадывается. Хотя, может, и догадывается, вон какой наблюдательный, вроде и не смотрит, а все видит.
– Ну и вот, – подытожил Денис. – Не скажу, что он никогда больше не плакал, но бесконечные концерты прекратились. Тут фокус в том, что, даже если ребенок не хочет спать, он все равно успокоится, его можно будет заинтересовать игрушками, ну и так далее. Это не на всех детей действует, но на многих. Не имею представления почему.
– Ой, лишь бы работало! – с воодушевлением воскликнула девушка.
– Работает, не сомневайтесь, – усмехнулся Денис. – Вы же сами видели. Так что у вас теперь все нормально будет. Хотя с врачом все-таки не вредно посоветоваться.
– Да вызывала позавчера! – Настя махнула рукой. – Обнюхал Катюху всю с ног до головы, только что не облизал, вопросы всякие задавал, какашки его, видите ли, интересуют!
Но Денис ее возмущения не поддержал, пояснив:
– Ну вообще-то, цвет и консистенция этих самых какашек – очень часто единственный источник информации о том, что происходит с ребенком. В младенческом, по крайней мере, возрасте.
– Вот и он то же самое сказал, – фыркнула Настя.
– Правильно, – подтвердил Денис. – Потому что так и есть. Младенцы – они же не просто маленькие человечки. Они практически наполовину состоят из пищеварения. Поэтому какашки – это не «фу», а важная часть жизни, – объяснял он, улыбаясь. Только его улыбка совсем не выглядела дежурной. – У здоровых детей они такие, у больных вот эдакие, ну, в общем, там сразу видно, что что-то не так.
– Черт! – Настя, которая уже было успокоилась, почувствовала, как ее вновь захлестывает ощущение панической беспомощности. – Я ж ничего не знаю! Откуда?
– Да не пугайтесь вы так, не боги горшки обжигают, научитесь. – Денис внимательно посмотрел на девушку. – Я спросить хотел… Если не хотите, если больно, неприятно, ну, или тайна, не отвечайте, но… Чей это ребенок?
– А… – опешила Настя. – Как вы догадались?
– Да ладно, тоже мне, бином Ньютона, – хмыкнул Денис. – Девочка не новорожденная, ей месяца четыре, ну… не меньше трех. Если бы она была вашей дочерью, вы знали бы ну хоть что-то. Невозможно ведь несколько месяцев нянчить ребенка и совсем ничего о детях не узнать. Ну и к тому же… Вы же в этой квартире не вчера появились, я и в прошлом году вас видел, и раньше даже, по-моему. А ребенок у вас совсем недавно, так?
Настя кивнула.
– Ну вот, – подытожил Денис. – И откуда? Племянница?
– П-почему – племянница? – От удивления Настя даже заикаться начала.
– Так у вас глаза одного цвета, – объяснил и впрямь наблюдательный гость. – Довольно редкого, кстати, цвета. И уши похожи. Может, и не племянница, но близкая родственница. Да не пугайтесь вы, я же сказал: не хотите говорить, не надо.
