'Тона имла свой планъ. Тамъ, гд находилась барка, могла бы развернуться ея дятельность. Могила отца послужитъ средствомъ существованія для нея и ея сыновей.
Какой красивый символъ! Жизнь, торжествуя, возрождается изъ смерти, питаясь ею. Небытіе оживаетъ съ радостной улыбкой и покрывается цвтами новой надежды…
'Одинъ бокъ барки былъ распиленъ до самой земли. Образовалась дверь съ маленькой стойкой. Въ глубин барки размстилось нсколько небольшихъ боченковъ съ водкой, можжевеловкой и винами. Палуба была замнена нсколькими просмоленными досками, благодаря чему темное помщеніе оказалось боле просторнымъ. У кормы и носа изъ лишнихъ досокъ сдлали дв каморки, на подобіе каютъ, одну для вдовы, другую для мальчиковъ, а надъ дверью возвышалась надстройка, въ которой виднлись съ нкоторой пышностью два хромыхъ столика и полдюжины дроковыхъ табуретокъ'.
Въ такой обстановк выростали Паскуаль и Тонетъ. Они не казались братьями. Паскуаль, прозванный 'Ректоромъ', былъ какъ и отецъ крпкаго сложенія, хорошій работникъ, бережливый, послушный и молчаливый, прямая противоположность Тонета, бродяги и франта, любителя вина и двицъ. 'Ректоръ' женился на Долоресъ, Тонетъ на Росаріо. Долоресъ и Тонетъ, бывшіе когда-то женихомъ и невстой, снова сблизились и на этотъ разъ интимне и серьезне… Событія развертываются быстро, съ драматическимъ подъемомъ, все боле возрастающимъ, по мр приближенія развязки. Когда старшій братъ открываетъ измну жены и убждается, что Паскуалетъ, котораго онъ считаетъ своимъ ребенкомъ, на самомъ дл сынъ брата, то его обуреваетъ ревность и по его сильнымъ рукамъ рыбака пробгаетъ трепетъ убійства. Онъ хочетъ броситься на Тонета, схватить его за горло, вырвать гнусный языкъ, обманувшій и соблазнившій его Долоресъ. Потомъ подумавъ, онъ приходитъ къ заключенію, что этого мало. Тонетъ долженъ умереть… а онъ? Сможетъ ли онъ быть счастливымъ между женой, измнившей ему, и сыномъ, который не его сынъ? Въ первый разъ его героическая душа, до сихъ поръ боровшаяся безъ утомленія, чувствуетъ тяжесть жизни и безплодную печаль существованія. Да, лучше кончить! И однажды раннимъ утромъ, не внимая предостереженіямъ другихъ рыбаковъ, не понимавшихъ его упрямства, Паскуаль, приготовилъ свою барку и похалъ въ сопровожденіи брата и сына навстрчу бур, гремвшей на горизонт. Никто изъ нихъ не вернулся.
Въ этомъ роман встрчается рядъ превосходно очерченныхъ типовъ, какъ тетки Пикоресъ, нчто въ род львицы рыбацкаго поселка, дерзкая и бранчливая, способная драться съ мужчинами, дядя Паелья, отецъ Долоресъ, 'синьоръ Мартинесъ', андалузскій карабинеръ, лнивый и чувствительный, проходящій по таверн Тоны какъ дуновеніе поэзіи, и его дочь Росета, златокудрая двушка съ большими голубыми, мечтательными глазами, 'все знающая'. Заслуживаютъ также упоминанія дв-три сцены, написанныя съ большимъ мастерствомъ, напр. картины кораблекрушенія и освщенія барки, или вечеръ, когда Паскуаль и Тонетъ ршаютъ похать въ Алжиръ за грузомъ табака. Особенно въ этой послдней сцен Бласко Ибаньесъ превосходитъ самаго себя: блый песчаный берегъ, сверкающій на солнц, спокойствіе расположенныхъ вдоль берега барокъ, точно сознающихъ, что он отдыхаютъ, ясная зелень моря, лниво застывшаго отъ жары, безконечное молчаніе, наполняющее лазурный небосводъ и порой на дальнемъ свтломъ горизонт блый парусъ, словно чайка, бороздящая просторъ – все это вмст похоже на великолпную картину, созданную кистью Хоакина Сорольи.
Превратности политической борьбы на время удалили Бласко Ибаньеса отъ литературы. Въ эту эпоху партійная борьба достигла крайняго напряженія. Валенсія кипла. Каждую недлю происходили возстанія и кровь либераловъ окрашивала улицы. На газету 'Народъ' посыпались доносы. Бласко Ибаньесъ просидлъ восемь мсяцевъ въ тюрьм Санъ-Григоріо и въ конц концовъ долженъ былъ считать себя счастливымъ, что тюремное заключеніе было ему замнено изгнаніемъ. Онъ эмигрировалъ въ Италію, гд написалъ книгу 'Въ стран искусства', вышедшую въ свтъ въ 1896.
И однако публика, большая равнодушная публика Испаніи, не знала этого мятежнаго писателя, наполовину артиста, наполовину политика, боровшагося въ большомъ провинціальномъ город. При его имени критика, столь услужливая и рабская передъ 'знаменитостями' и столь пренебрежительная съ 'новичками', молчаливо и презрительно пожимала плечами.
Сладость побды Бласко Ибаньесъ вкусилъ лишь два года спустя, въ 1898 г., когда выпустилъ 'Проклятый хуторъ'.
Что за удивительная книга! Авторъ 'увидлъ' ее сразу и написалъ неподражаемо страстнымъ и прозрачнымъ стилемъ. Въ ней бьется арабская, мужественная и терпливая 'душа' сыновей 'уэрты', въ ней отражается борьба людей съ землей, любовь крестьянина къ лошади, съ которой онъ работаетъ на нив, и къ собак, которая сторожитъ ночью его усадьбу, традиціонное уваженіе къ 'хозяину', который однако давитъ своихъ арендаторовъ, какъ могущественный феодалъ. Въ роман живетъ и 'душа' пейзажа, съ его темно- голубымъ небомъ, и торжественными вчно грустными пальмами, съ его стью маленькихъ каналовъ, по которымъ вода, подобно греческому богу, протекаетъ къ зеленымъ грядкамъ, распространяя по нимъ вмст съ своимъ шопотомъ и свжестью радость бытія. Въ 'Проклятомъ хутор' нтъ никакихъ пробловъ и ничего лишняго. Въ исторіи новйшаго испанскаго романа эта книга навсегда останется образцомъ нашей 'мстной' беллетристики.
Дядя Барретъ, какъ и вс его предки, много лтъ трудился на земл ростовщика донъ Сальвадора. Она поглотила лучшія силы его молодости… Какъ тяжко трудился несчастный и съ какимъ ничтожнымъ успхомъ! Нсколько плохихъ годовъ прошло надъ нимъ, урожай былъ невеликъ и вырученныхъ продажей овощей денегъ едва хватило на содержаніе семьи. Какъ заплатить дону Сальвадору неуплаченную арендную плату? Прогнанный съ своего участка дядюшка Барретъ пытался смягчить суровое сердце хозяина. 'Онъ, который никогда не плакалъ, зарыдалъ, какъ ребенокъ; вся его гордость, вся его мавританская степенность сразу исчезла и онъ бросился на колни передъ старикомъ, умоляя его не бросать его на произволъ судьбы'. Хо- зяинъ былъ неумолимъ. У него то же свои обязательства и ему нужны деньги – 'его деньги'.
Дядюшка Барретъ, униженный, жестоко уязвленный въ своемъ человческомъ достоинств, ушелъ въ бшенств, клянясь хотя бы оружіемъ защитить свое право на жизнь. Прошло нсколько дней. Однажды вечеромъ дядюшка Барретъ ушелъ съ своего хутора, взявъ съ собой лучшее, что въ немъ было: 'серпъ дда, сокровище, которое онъ не промнялъ бы на 50 анегадасъ земли'. Роковой случай столкнулъ его съ дономъ Сальвадоромъ: они обмнялись рзкими словами и растовщикъ упалъ съ перерзаннымъ горломъ. Убійца былъ осужденъ на вчную каторгу и покончилъ свое печальное существованіе въ Сеут. Его жена, никому не нужная и старая, умерла въ больниц, а его четыре дочери разсялись во вс стороны, проходя по разнымъ путямъ безмрнаго человческаго горя. Одна пошла въ служанки, другая въ проститутки: такъ завершилось великая, закономъ охраняемая, несправедливость.
Прощло много времени. Наслдники дона Сальвадора пытались сдать въ аренду хуторъ дядюшки Баррета и принадлежащую къ нему землю, но ничего не добились. Никто не хотлъ ее взять. Можно было подумать, что мстительная тнь прежняго владльца защищала ее, – не хотла ее никому отдавать. Поле, гд въ изобиліи произрастала пышная сорная трава, казалось проклятымъ.
Неожиданно по уэрт разнеслась всть, что въ проклятомъ хутор поселилась семья, пришедшая неизвстно откуда. Фактъ не подлежалъ сомннію. Батисте, искатель счастья, утомившійся исполнять разныя ремесла и бороться съ нуждой, устроился тамъ вмст съ женой Тересой и дтьми Росетой, Батистетомъ и Паскуалетомъ, котораго родители за его розовенькое доброе личико прозвали 'эпископомъ'. Что за скандалъ! Всть 'передавалась въ смущенныхъ восклицаніяхъ изъ поля въ поле, трепетъ изумленія, тревоги и негодованія пробжали по равнин, какъ сотни лтъ назадъ, когда распространялась всть, что у берега появилась алжирская галера, пріхавшая за грузомъ благо мяса'. Heмедленно, безъ предварительнаго объявленія войны, сосди организуютъ противъ непрошеннаго гостя своего рода крестовый походъ, во глав котораго, какъ предводитель, стоитъ драчунъ и хвастунъ Пименто.
Пришелецъ былъ удивленъ. Разъ онъ никому не наноситъ ущерба, разъ онъ думаетъ только о томъ, чтобы жить мирно и честно, чмъ вызвана такая ненависть? Однажды, вечеромъ, когда солнце садилось, старый, слпой пастухъ подошелъ къ проклятому хутору и посовтовалъ Батисте убраться отсюда, какъ можно скорй. Въ его блыхъ тусклыхъ глазахъ, въ той медленности, съ которой онъ поднималъ къ небу свои одеревенлыя руки, было что-то отеческое и таинственное. Слова его звучали пророчествомъ въ тишин вечера. Земля, орошенная кровью, будетъ непремнно роковой для того, кто ее обрабатываетъ.
– 'Поврь мн, сынокъ! – закончилъ онъ, – она принесетъ теб несчастье'!
Батисте пожалъ плечами. Онъ ничего не боялся и врилъ въ свои руки, неутомимыя, какъ его воля, способная творить чудеса. И такъ и было. Быстро земля, остававшаяся безъ обработка впродолженія десяти
