Жандарм. На пороге двадцатого века

некоторое время, любой желающий мог увидеть ставшую уже классической «Александровскую слободу».

Резкие крики и смешки очень быстро сошли, и фигура подпоручика начала внушать опасения в сердца гражданских жителей города. Военные, напротив, лишь придумывали новые остроты (а по-простому – источали яд), правда, самые дальновидные старались поменьше бывать в таких обществах и компаниях.

– Готово, Владимир Сергеевич, – тихо произнёс Демьян. – Шевелись давай, – это он стоящему рядом Димке.

Этого стрелка к Дроздову приставил лично Немов, лучше его никто не стрелял из пистолета. Парень, казалось, с ним родился, укладывая практически пуля в пулю на стрельбище.

– Пойдём. – В приказчике, одетом с претензией на «парыжскую» моду, с фатоватыми усиками и бородкой а-ля Генрих IV, никто не смог узнать начальника контрразведки.

Несколько нарочито жеманные движения. Классический мещанин во дворянстве, каких в любом городе предостаточно. Сопровождавшие его грузчики тоже нисколько не напоминали элитных бойцов осназа, обычные ничем не примечательные личности. Картина достаточно обычная в Артуре, купец послал подручных принять товар у китайских контрабандистов, пардон, торговцев. Полиция и жандармы смотрели на этот бизнес сквозь пальцы. Ждавший его старик китаец своей бесстрастностью мог соперничать со статуей Будды, но Владимир был достаточно осведомлён о взрывном характере старшего в семье потомственных «контрабасов». Захваченный в Харбине наркоторговец упомянул сего достойного представителя, по которому уже давно плакала верёвка. Вскользь было обронено, что сей тип люто ненавидит японцев, хотя не демонстрирует это открыто. К русским он относится не лучше, считая, что эти белые обезьяны должны убраться обратно за Байкал. Словом, ярый националист.

– Здравствуй, Хо, – по-русски поздоровался Дроздов. Дождавшись, пока тот выслушает юнца переводчика и прочирикает ответное приветствие, Владимир продолжил: – Скажи, у тебя есть желание отправиться на пенсию? – Последнее слово он выделил особо. Столь не особо тонкий намёк на скоропостижную кончину, однако, не вывел того из созерцательного состояния. – Опиумом приторговываешь, хотя, убогий, знаешь, что за него бывает. Молчать! – Тихо, но с такой властностью он остановил переводчика, что тот почтительно склонился и замолк. Улыбнувшись одними губами, Владимир продолжил выводить из себя этого последователя Конфуция. – Но нашлось кому замолвить словечко, и потому у тебя три дня свернуть все дела и отбыть в любое место. Но вначале ты подробнейше расскажешь: кто, где и кому поставляет товар. Весь товар.

Если старик своим поведением хотел его задеть, то просчитался. Зато Дроздов обращался с почтенным «контрабасом», словно тот был презренным кули. Окинув цепким взглядом Хо и двух его спутников, Владимир развернулся и пошёл не оглядываясь. Ведь кто этот китаец, а кто он, Дроздов! И если староста решил испытать на собственной шкуре возможности контрразведки, что же, это его право…

Хо шёл домой, и на его бесстрастном лице никто не мог прочитать, сколь сильна его ярость. Этот мальчишка специально унизил его перед его же людьми, добившись, что он «потерял лицо». С каким бы удовольствием он приказал бы снять с него кожу, но, увы, это было пока не в его власти. Старшина лодочников-шампунщиков особо предупредил его, что в случае нападения на русских им не жить. Рисковать и проверить на себе, как глубоки воды гавани, Хо не торопился. Как и не торопился узнать, так ли хороши эти жандармы в сравнении с его слугами. Мысленно воззвав к предкам, он пообещал им быть осторожным. Русский наверняка имел какой-то козырь или не стал бы вести себя столь вызывающе. Что ж, придётся уехать. Жаль, конечно, но ничего не поделать, вот только не через три дня, а на два дня позже, и придумать ему какую-ту сказку. Пока этот тупоголовый будет сидеть и пробовать найти подтверждения, спокойно раствориться, оставив того с носом.

– …В конце концов, всё не так и плохо. – Отхлебнув зелёного чая, присланного оказией Митрохиным, Дроздов с интересом посмотрел на новенького. Хотя последнее к Тимофею Силину не относилось.

– По их понятиям, – осторожно начал толмач, – вы потеряли лицо. – И пояснил: – Даже те, кто ниже вас по положению, насмехались над вами. Потому староста не счёл вас серьёзным человеком, угроз которого можно опасаться.

– Замечательно! Скажи, а как прореагируют остальные на демонстративное уничтожение этого клана?

Силин, не ожидавший такого от офицера, задумался.

– Как я понимаю, аресты, произведённые до Водяги, воспринимаются через призму полковника Силуянова?

– Э-э-э, – замешкался Тимофей, но, увидев насмешливое выражение в глазах унтера, быстро нашёлся: – Да, в глазах этого китайца ваше лицо спасал непосредственный начальник, это не добавляет вам веса, кстати, в глазах местного населения. А вот уничтожение столь почтенного семейства создаёт весьма неоднозначную ситуацию. А почему именно он? – Этот вопрос мучил толмача. Он не понимал, что послужило причиной столь жёсткой реакции.

– Ну что же, – подытожил Дроздов. – Будем ситуацию создавать и умывать лицо, или мыть. – Вот только выражение лица могло соперничать с взглядом василиска. – Это по первой части, а по второй… кровь на нём. Русская кровь. Доказать ничего нельзя, и любой законник его оправдает, – ощерился Владимир. – Его люди страшно казнили рабочих из партии Верховского. Да, этот старый хрен был тут, но без его дозволения желтомордые макаки не посмели причинить пленным вред. Заодно и тылы почистим. Или кто сомневается, что при всей нелюбви к японцам сей божий одуванчик станет нам помогать? Он ведь из Тяньцзиня. – Прошедшие вместе с ним бои в этом городе жандармы иллюзий относительно националистов не питали. Силин же решил не встревать, хотя и он сомневался в искренней поддержке русских местным населением. – Тогда как там, у древних персов? – Злая ухмылка исказила его лицо. – И весь народ видел…