довольным.
Пошедший смолоду по гражданской службе, к сорока пяти годам он выбился в люди, но особых отношений с купцами у него не сложилось. Причём сам он был не против «помочь», вот только игнорировали его, заходя напрямую к начальству. Нет, кое-что и ему перепадало, но рупь или трёшка. Для умного и честолюбивого Засядько это было прямым оскорблением, а взгляды, господа, взгляды… – как на пустое место! Однако он усмирил своё негодование на купеческих толстосумов и начал делать карьеру. Вот так и оказался в кресле московского столоначальника, и тут уже развернулся. Исподволь, незаметно плёл он свою паутину, не брезговал даже самым завалящим человечком, где надо, помогал, где надо, наоборот, ножку подставлял, но своего добился. И по прошествии пяти лет московское купечество ощутило на своей шее его стальную хватку.
По первости на это не обратили внимания, но потом попытка убрать непочтительного полицейского была жестоко пресечена и пара купцов первой гильдии отправилась в Сибирь. Не на каторгу, правда, а лишь в ссылку, и не голые и босые, конечно, но сам факт заставил многих задуматься. Тогда купечество решило зайти с другой стороны, и его стали приглашать к себе лучшие люди Москвы. А заодно решили и место ему указать, мол, не балуй, паря. Да не тут-то было, он этих бородачей сам в бараний рог согнул, а на прямые угрозы пообещал, что в порошок их сотрёт. И ведь выполнил, да как! Мигом весь комплот разбежался по норам своим, затихнув, и возносили молитвы «Господи, пронеси!». Начав проверку заводских лавок для мастеровых, Аполлон Митрофанович такие бумаги заимел, ух! А там, как известно, нарушение на нарушении сидит и нарушением погоняет. С десяток приказчиков поехали в Сибирь, а купчина второй гильдии Авакумов (до крещения Шнирельман) – аж на Сахалин. Сей выкрест отправился тачку катать за «заказ» хитровским неуживчивого хохла. Из троих подрядившихся лишь один украсил собой скамью подсудимых, двоих подельников Засядько пристрелил (да здравствует дирринжёр!), «счастливчик» получил громадным кулаком в челюсть в самом начале и очухался только в участке. Это оказалось последней каплей, после чего купцы отступили. Извинились и попытались деньжонками купить, как дети малые, право слово. Подношение он не взял, направив обратно, заодно украсив визитёров великолепными «фонарями». Оценили это купцы и признали равным (даже повыше, но умный Засядько это не показывал), сразу приглашения на приёмы и балы появились в доме. Знакомства нужные. Не забывали поздравления с именинами присылать, словом, перешёл Аполлон Митрофанович в другую категорию людей.
После всех этих событий появилась у него тайная страстишка, полюбил он людишек меж собой стравливать. И так это у него виртуозно получалось, что сами жертвы ни о чём таком не догадывались. Рота осназа давно оказалась в его поле зрения отнюдь не случайно, просветили нужные люди, что энто за чудо-юдо. В отличие от других он прекрасно понял, как её можно использовать для своего дальнейшего продвижения. Потому, смотря на сидящих рядом «провинциалов», он просчитывал разные варианты, как в случае чего свалить всё на нерасторопность исполнителей. Нет, что вы, специально он это делать не хотел, да ведь жизнь – вещь двоякая.
– Что же, господа, я даю вам на всё неделю. И ни днём больше.
– У нас война на носу? – спросил я у Стрешнева, едва мы отошли метров с полета от присутствия.
Тот перешёл как раз под крыло Засядько и, получив пару звёздочек и второй просвет на свой погон, должен был оправдать оказанное ему высокое доверие.
– Хм, да нет… – задумчиво протянул Илья Иванович. – Не всё так просто.
– Нас хотят втравить во что-то, очень дурно пахнущее, а самим остаться в стороне, согласно заветам Макиавелли?
Господин надворный советник задумался.
– Скорее всего, да. Мне будут необходимы два неболтливых нижних чина. – Из-под маски добряка и добродушного толстячка, которую носил Стрешнев, блеснули жуткие клыки смилодона. Даже меня пробрало, похоже, все недооценили скромного станового пристава.
– Будут вам люди, – кивнул я, мысленно делая зарубку поинтересоваться более подробно жизнью милейшего Ильи Ивановича.
– Из команды Курта Генриховича? – с самой непосредственной улыбкой осведомился он.
– Конечно, – столь же радушным голосом ответил я.
Вот только глаза меня подвели. В них он прочитал свой приговор: если хоть одна живая душа узнает… и то не факт, что даже молчание спасёт чересчур умного чиновника седьмого класса.
Спустя три дня мой временный начальник (всё никак привыкнуть не могу) Засядько снова собрал совещание, на котором довёл до нас ближайшую задачу. Мне было поручено арестовать и обеспечить сопровождение неких торговцев.
– Знаете, Сергей Петрович, – начал Стрешнев, неторопливо шагая, – я навёл кое-какие справки и выяснил, что наш подопечный ориентирован на контору Когана. Вам это что-нибудь говорит?
– Более чем, Илья Иванович. Так сказать, кормилец наш в турецкую кампанию. – Услышанное от Стрешнева известие не добавило мне оптимизма. – Захват рынка?
– Да, они своими товарами влезли в вотчину наших старообрядцев, – меланхолично продолжил Стрешнев. Со стороны казалось, что он безмятежен, но, поработав с ним, я мог только гадать, что за варианты крутятся в его голове. – Сам купчик не особо интересен. Состоит во второй гильдии, причём в самом низу болтается.
– Этакий купи-продай? – уточнил я.