сообщая о новых достижениях советских целинников, собравших очередной миллион тонн заполярной пшеницы, об успехах химизации промышленности и сельского хозяйства, в результате чего на сорок процентов увеличился выпуск товаров – хороших и нужных, а плодородие почв возросло на шестнадцать процентов, о запуске очередной термоядерной станции в Комсомольске-на-Амуре, которая должна с лихвой перекрыть дефицит электроэнергии в Сибири, об успехах космистики и выведении на орбиту Венеры нового спутника, которому предстоит исследовать поверхность далекой планеты.
Страна жила мирной, созидательной жизнью, и вряд ли в этом потоке новостей нашлось бы место тому, что произошло над проливом Цугару всего лишь сутки назад. Хорошо это или плохо? Зоя не знала.
Ей исполнилось шесть лет, когда война в основном закончилась. Где-то далеко-далеко, на берегах океанов, она еще тлела, но жизнь постепенно перетекала из военной в мирную, гражданскую. Возвращались эшелоны солдат. Расчищались и восстанавливались разрушенные города. Но она мало что помнила о тех годах. Детская память милосердно забывала плохое, а поскольку от тех времен остались лишь обрывочные картинки, то можно предположить – плохого было намного больше, чем хорошего.
Разве что День Победы крепко врезался ей в память, и то исключительно в конфетно-сахарном виде. День, когда она в первый раз попробовала настоящую конфету, которую мама сунула ей в рот – еще сонной, мало что понимающей, недовольной, что ее разбудили посреди ночи, слегка испуганной плачем матери, хотя ее слезы были всего лишь слезами счастья. Победа! Победа! Вкус непередаваемой сладости во рту, с которой не сравнятся ни свекла, ни сушеные яблоки, ни самодельная пастила из картофельных очисток.
Последствия долгой и кровопролитной войны ощущались во всем. Мама говорила, что людей на улицах городов стало заметно меньше, чем до войны. Особенно не хватало мужских рук, ибо сколько мальчиков, юношей, мужчин полегло, освобождая Советский Союз от фашистов на Западе и от самураев на Востоке! Сколько жизней пришлось отдать, чтобы очистить Европу, Китай, Индокитай, Японию. Война на два фронта вымотала страну, нанесла ей чудовищные раны. Победа далась с таким трудом, что и через десять лет после войны к станкам приходилось ставить вчерашних школьников, чтобы восстановить разрушенное народное хозяйство. Из-за огромной нехватки мужского населения было принято решение Совета министров СССР о широком привлечении в военные училища девушек, так называемый «косыгинский призыв», благодаря которому Зоя после года обязательной трудовой повинности на Сталинградском тракторном уже примеряла форму курсанта Краснодарского высшего военного авиационного училища.
Для девушек на первых порах не было организовано отдельного проживания и отдельных бытовых надобностей. Спали, жили, гладились, подшивались в совместных с юношами кубриках, разве только в баню ходили раздельно – по женским и мужским дням. Да толку-то от этой раздельности – за время проживания коммуной так друг на друга насмотришься, что и нет у тебя никаких заветных тайн.
Потом быт наладился, девушки получили собственные кубрики, а на старших курсах они переходили из казарм в общежития. Никаких эксцессов от подобного быта, разве что редких приступов стыдливости, не возникало. Не для того они выбрали такую профессию – Родину защищать. Не для того садились за штурвал учебно-тренировочных «мигов» и «сушек», чтобы затем, в свободное от теоретических и практических занятий время кокетничать и ухаживать друг за другом. Они – дети войны. И впереди их тоже ждала если не война, то тяжелая и опасная военная служба. И этим все сказано.
Получив звездочки лейтенанта и со всеми положенными ритуалами обмыв их во время выпускного, Зоя отправилась на далекий Хоккайдо в дивизию истребителей-перехватчиков Отдельной армии ПВО, на самый форпост противостояния стран социалистического мира и капиталистического лагеря. В свою первую летную часть.
И последнюю.
Зоя встала, прошла на крошечную кухню, набрала в стакан воды, выпила. Прижалась лбом к холодному кафелю. Даже хорошо, что она одна. Как молодой специалист по приезде она сразу получила отдельную квартиру в недавно отстроенном в военном городке доме. Ей это казалось невероятной роскошью! Она никогда не жила в собственной квартире. С мамой они переезжали из барака в барак, существуя в условном личном пространстве, отделенном от других семей занавесками, а в лучшем случае тонкой фанерой. Потом – общие кубрики летной казармы, комната в общежитии на четырех курсанток. И вот – целая квартира! И не беда, что все казенное и выдвижное – выдвижные шкафчики, выдвижные полочки, выдвижные столы, выдвижная кровать, чтобы скрадывать крошечность жилого помещения, создать иллюзию простора.
Получив ключи от квартиры, Зоя по подсказке работника КЭЧ пошла в службу проката и взяла радиоприемник, телевизор, фотоаппарат, магнитофон, кастрюли, посуду и еще какую-то ерунду, просто потому что на нее упал взгляд. Глаза разбегались от представленного на полках изобилия. Потом, как оказалось, половина из взятого ей не пригодилась, пришлось вернуть обратно фотоаппарат – фотографировать она не умела, магнитофон – никаких записей у нее не было, а музыки достаточно и так – поймай в радиоприемнике музыкальную волну и слушай на здоровье. Да и посуда зачем ей? Готовить она не умела, всю жизнь на маминых супах, а затем на казенных харчах, в том числе и здесь – в офицерской столовой. Да и когда ей заниматься хозяйством? Служба. Служба на границе.
Санин.
Лихой, смешливый, надежный, как скала.
Она как сейчас помнит их первую встречу, когда отбилась от группы новоприбывших и новоиспеченных лейтенантов, гуськом ходивших за дежурным офицером, который, пока комэск был занят на оперативке, показывал их новое место службы, и пошла вдоль ряда новеньких «Су-17», только-только поступивших на вооружение и с которыми они не успели познакомиться в училище.
