Горный хребет, в который он врезался, находился в центре облачной массы… дождь, шквалистый ветер, нулевая видимость на протяжении по крайней мере восьми миль. И третье, Ди. Диспетчер в Портленде сказал Дейву, что горы там поднимаются до пяти тысяч футов. Тот гребень, куда врезался самолет, имеет высоту пять шестьсот и тянется на восток до самого вулкана Сент-Хелен. Я абсолютно уверен, что в конце Дейв просто не мог лететь выше пяти с половиной. Может, чуть выше, но ему перед этим пришлось справляться с кучей проблем: и гидравлика, и обледенение, и заглохший двигатель… а до Портленда оставалось меньше четырех минут. Он делал все, что мог, почти со всем справился, и вытянул бы… если б не этот злосчастный гребень…
Бедекер делает паузу. Он словно видит своими глазами… нет, ощущает эти последние секунды. Штурвал стал тяжелее, чем лом в ящике с гравием, педали норовят выскользнуть из-под ног, некогда выглянуть в залитое дождем стекло кабины… Надо следить за альтиметром, за индикатором скорости, управлять подачей топлива, да еще выгадывать точный момент для попытки перезапуска двигателя… и при этом непрерывно слышать писк и возню за спиной, на заднем сиденье.
У Бедекера не было никаких оснований подозревать друга в глупости и слюнтяйстве, и Дейв первым высмеял бы предположение, что пилот падающего самолета промедлил целых две секунды из-за собаки… но выражение, с которым он тогда сказал: «Никогда в жизни я не был счастливее», указывало на возможность такого промедления – в ситуации, когда оно смерти подобно. Эта последняя соломинка перевесила инстинкт самосохранения, добавившись к решимости профессионального летчика-испытателя спасти гибнущую машину…
– …благодарна за то, что ты рассказал мне все, Ричард. Я никогда и не сомневалась, просто было столько вопросов без ответа…
– Ди, – перебивает Бедекер, – я знаю, зачем Дейв летал в Лоунрок. Он хотел сделать особенный подарок тебе и ребенку, но… тогда подарок не был еще готов… Я привезу его сегодня вечером, если получится. – Он оглядывается на «Тойоту», где в ящике на заднем сиденье, рядом с коробкой, где лежит рукопись Дейва, пищит и скребется щенок.
– Хорошо, – вздыхает Диана и, помолчав, добавляет: – Ричард, ты знаешь, ультразвук показал, что у нас будет мальчик.
– Да, Дейв говорил мне.
– А он сказал, какое имя мы выбрали?
– Нет, кажется.
– Мы оба решили назвать его Ричардом… если, конечно, ты не возражаешь.
– Да, конечно.
Бедекер едет на юг по местному шоссе номер 218 мимо Мейвилля и Фоссила, пересекая реку Джон-Дэй сразу за Кларно. От шоссе отходит на север широкая дорога из гравия, которая ведет к ранчо, где расположился ашрам. Мысли о Скотте не оставляют отца все три мили этой дороги. Он вспоминает возвращение в Хьюстон в то уотергейтское лето много лет назад. Так хотелось тогда что-то сказать, но не получалось, хотя он чувствовал, что и мальчик хочет поговорить, изменить что-то.
Дорога сужается, зажатая двумя глубокими канавами, длинный голубой лимузин стоит поперек и вкось, загораживая путь. Слева небольшое бурое строение с покатой крышей и единственным окошком – по всей видимости, нечто вроде караульной будки, но Бедекеру больше напоминает крытую автобусную остановку. Он выходит из «Тойоты», оставив щенка спать на заднем сиденье.
– Чем могу помочь, сэр? – подает голос один из троих парней, вышедших из будки.
– Я хотел бы проехать, – отвечает Бедекер.
– Извините, сэр, но дальше проезд запрещен. – Двое из охранников бородатые здоровяки, но этот самый рослый, под метр девяносто. Слегка за тридцать, в красной рубахе и пуховой безрукавке, на груди медальон с портретом гуру.
– Эта дорога ведет к ашраму, правильно?
– Да, но она закрыта, – отвечает другой здоровяк. На нем темная клетчатая рубашка с дешевой бляхой охранной службы.
– И ашрам закрыт?
– Нет, только дорога. – Судя по тону, «сэров» больше не будет. – Давайте, разворачивайтесь.
– Мне надо увидеться с сыном, – объясняет Бедекер. – Мы разговаривали вчера по телефону. Он болен, и я хочу поговорить с ним. Если хотите, я оставлю машину здесь и поеду с вами.
Первый охранник молча качает головой и с вызывающим видом надвигается на Бедекера. Пускать его не собираются, это очевидно. Людей такого типа можно встретить в барах от Сан-Диего до Джакарты, с некоторыми Бедекер был знаком, особенно в морской пехоте, а когда-то в молодости и сам был не прочь стать одним из них.
Третий парень, совсем еще мальчик, тощий и прыщавый, молча дрожит в своей красной рубашке на пронизывающем северном ветру.
– Не-а, – лениво тянет первый, подходя почти вплотную. – Вали давай отсюда, папаша.
– Я должен увидеться с сыном, – повторяет Бедекер. – Если у вас есть телефон, позвоните кому-нибудь.
Он пытается обойти здоровяка, но тот жестко тычет ему в грудь растопыренными пальцами, останавливая.
– Я сказал, вали отсюда! Сдавай назад, туда, где пошире, и поворачивай.
Бедекер чувствует знакомый прилив холодного бешенства, но сдерживается и отступает на пару шагов. У здоровяка впечатляющие плечи, бычья шея,