Понтер рассматривал раскинувшийся перед ним пейзаж, ничего не понимая. Он видел шрам на травянистом ландшафте, длинный рубец, тянущийся шагов на восемьдесят, и там смыкающийся под тупым углом с другим, похожим шрамом.

Шрамы были черные и блестящие — опять то странное слово, как его? Ок-сю-мо-рон, вот как; терминологическое противоречие. Чёрный — значит, поглощающий свет; блестящий — значит, отражающий его.

И всё же это было именно оно — чёрное зеркало, в котором отражалось его лицо и лицо Мэри. Две разновидности людей — не просто мужчина и женщина, а два разных вида, две различные интерпретации людской темы. Её отражение показывало то, что она называла Homo sapiens и он называл глексеном: странный вертикальный лоб, миниатюрный нос и… в языке Понтера не было для этого слова — её подбородок.

А его отражение показывало то, что она называла Homo neanderthalensis, а он называл бараст — слово «человек» на его родном языке: широкое неандертальское лицо, двойной изгиб надбровья и нос нормального размера, занимающий треть лица.

— Что это? — спросил Понтер, таращась на эту вытянутую черноту и на их отражения в ней.

— Это мемориал, — сказала Мэри. Она посмотрела вдоль чёрной стены и указала на объекты в отдалении. — Вся эта территория уставлена мемориалами. Вот эта пара стен указывает на два самых главных. Вот тот шпиль — это Монумент Вашингтона, мемориал первого президента Соединённых Штатов. А вон там мемориал Линкольна, увековечивший президента, освободившего рабов.

Транслятор Понтера загудел.

Мэри вздохнула. Разумеется, осталось ещё немало сложностей, немало — как это говорят? — грязного белья ещё придётся вытащить на белый свет.

— Мы посетим оба эти мемориала позже, — сказал Мэри. — Но, как я сказала, мне хотелось начать с этого. Это мемориал ветеранов Вьетнамской войны.

— Вьетнам — это вроде одно из ваших государств? — спросил Понтер.

Мэри кивнула.

— В юго-восточной Азии — юго-восточном Галасое. Чуть севернее экватора. Полоса земли в форме буквы S — она изобразила её пальцем в воздухе, чтобы Понтеру было нагляднее, — на тихоокеанском побережье.

— Мы называем эту местность Холтанатан. Но в моём мире это очень жаркое, дождливое, болотистое место, кишащее насекомыми. Там никто не живёт.

Мэри вскинула брови.

— В нашем мире там живёт больше восьмидесяти миллионов человек.

Понтер покачал головой. Люди этой версии Земли такие… такие неумеренные.

— И там, — продолжала Мэри, — была война.

— Из-за чего? Из-за болот?

Мэри прикрыла глаза.

— Из-за идеологии. Помнишь, я рассказывала тебе о Холодной войне? Эта война была её частью. Горячей частью.

— Горячей? — Понтер тряхнул головой. — Ты не имеешь в виду температуру, не так ли?

— Нет. Это была война, на которой стреляли. На которой гибли люди.

Понтер нахмурился.

— Сколько людей?

— Всего, с обеих сторон? Никто точно не знает. Больше миллиона южных вьетнамцев. От полумиллиона до миллиона северных. Плюс… — она указала на стену.

— Да? — произнёс Понтер, всё ещё сбитый с толку блестящей чернотой.

— Плюс пятьдесят восемь тысяч двести десять американцев. Эти две стены хранят о них память.

— Каким образом?

— Видишь вырезанные на чёрном граните надписи?

Понтер кивнул.

— Это имена — имена тех, чья смерть была подтверждена, и тех, кто пропал без вести и так и не вернулся домой. — Мэри помолчала. — Война закончилась в 1975.

— А сейчас у вас… — Понтер назвал номер текущего года.

Мэри кивнула.

Понтер опустил глаза.

— Да, наверное, пропавшие уже не вернутся. — Он подошёл ближе к стене. — Как упорядочены имена?

— Хронологически. По дате смерти.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату