Мэри немного подумала над этим, а потом, ни слова не говоря, переключилась на заднюю передачу и начала выезжать с парковочного места.
— Куда мы едем? — спросил Понтер. — К тебе домой?
— Не совсем, — сказала Мэри, разворачивая машину и направляя её к выезду с парковки.
Мэри вошла в деревянную исповедальню, встала коленями на специальную подушечку и перекрестилась. Маленькое окошко в стене, отделяющей её от священника, открылось, и она увидела профиль отца Калдикотта, вырисовывающийся на фоне деревянных планок.
— Простите меня, отче, — сказала Мэри, — ибо я согрешила.
У Калдикотта был лёгкий ирландский акцент, хоть он и прожил в Канаде уже сорок лет. — Как давно ты последний раз исповедалась, дочь моя?
— В январе. Восемь месяцев.
— Расскажи мне о твоём прегрешении. — Его тон остался нейтральным, не содержал ни упрёка, ни осуждения.
Мэри открыла рот, но слова не шли. Через некоторое время священник подбодрил её:
— Дитя моё…?
Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
— Я… меня изнасиловали.
Некоторое время Калдикотт молчал, по-видимому, раздумывая о том, как повести дальнейший разговор.
— Ты сказала «изнасиловали». На тебя напали?
— Да, отче.
— И ты не давала согласия?
— Нет, отче.
— Тогда, дочь моя, на тебе нет греха.
Мэри почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.
— Я знаю, отче. Не в этом мой грех.
— Ах, — сказал Калдикотт, словно ему всё стало ясно. — Ты… ты забеременела? Ты сделала аборт, дочь моя?
— Нет. Нет, я не забеременела.
Калдикотт подождал, не продолжит ли Мэри говорить, но она молчала, и он заговорил сам:
— Это случилось благодаря противозачаточному средству? Наверное, в подобных обстоятельствах…
Мэри действительно глотала таблетки, но с этим она примирилась давным-давно. И всё-таки ей не хотелось лгать священнику, так что она очень осторожно подбирала слова:
— Это не тот грех, в котором я хочу исповедаться, — тихо произнесла она. Потом снова вздохнула, собираясь с силами. — Мой грех в том, что я не сообщила о преступлении в полицию.
Мэри услышала, как скрипнула под Калдикоттом скамья.
— Господь знает о нём, — сказал он. — И Господь покарает того, кто сделал это с тобой.
Мэри закрыла глаза.
— Насильник напал снова. По крайней мере, я подозреваю, что это был тот же самый человек.
— О, — сказал Калдикотт.
Но отец Калдикотт продолжал:
— Ты сожалеешь о том, что не заявила в полицию?
Этот вопрос был, вероятно, неизбежен; раскаяние было частью пути к отпущению. И всё же голос Мэри дрогнул, когда она ответила:
— Да.
— Почему ты не заявила, дочь моя?
Мэри задумалась. Она могла бы сказать, что просто была слишком занята — и это была бы почти правда. Изнасилование произошло вечером накануне отъезда в Садбери. Но она приняла решение до того, как Рубен Монтего ей позвонил в поисках специалиста по неандертальской ДНК.
— Я была напугана, — сказала она. — Я… рассталась с мужем. Я боялась того, что они со мной сделают, что будут говорить про меня, про мои моральные устои, если дело дойдёт до суда.
— Однако кто-то другой пострадал из-за твоего… твоего бездействия, сказал Калдикотт.
Слова священника напомнили ей о лекции по искусственному интеллекту, которую она прослушала несколько месяцев назад. Лектор из лаборатории
