сознание ясным и острым. Однако, натыкаясь на камни без оправы, он тотчас опускал их в карман, пока не набралась изрядная горсть.
Груз, который тащил Аркадий, сделал бы их с Довеском невероятно богатыми. Неоправленные камни были лишь страховкой.
Музей ночью представлял собой жутковатое место, освещенное только биолюминесцентными колоннами. Случайные звуки, неизбежные во всех старых зданиях, легко обретали закономерность в нервном мозгу. Поэтому когда Довесок (далеко не трус) услышал нечто похожее на далекие шаги, он не придал им никакого значения.
Внезапно до него и Аркадия донесся звон. Похоже, где-то разбилось стекло.
Довесок замер. Кто-то еще пробрался в Оружейную палату с теми же намерениями, что и он, и только что разбил витрину.
Ладно… на двоих здесь богатства больше чем достаточно, чтобы вывезти все, потребовались бы недели свободного времени и целый товарный поезд. Но самый акт грабежа — а Довесок знал это по опыту — возбуждает жадность. Алчность делает людей жестокими и непредсказуемыми.
— Нам пора, Аркадий, — шепнул он. — Я хочу, чтобы ты следовал за мной как можно тише. Сумеешь?
Ответа не было.
— Аркадий? — повторил Довесок и оглянулся.
Но тот исчез.
19
Парадный выезд Жемчужин обернулся смертельным разочарованием. Улицы поначалу пустовали, а затем заполнились несчастными людьми, спешащими прочь от центра Москвы. Ни радости, ни счастья не было в глазах горожан. Правда, кое-кто нес факелы, но эти типы не походили на людей, которым стоило доверять. Никто не выкрикивал приветствий и не бросал цветов. Жемчужины пару раз радушно помахали своими ручками, но потом отодвинулись от окон и надулись.
Когда они подъехали к Большому Кремлевскому дворцу, на крыльце не играли музыканты и почетный караул не отдавал красавицам честь. Площадь была зловеще-сумрачной и унылой.
— А где все? — спросила Нимфадора, когда неандертальцы помогли Жемчужинам выбраться из карет.
Энкиду помолчал и уставился на слабо светившиеся аккуратные цепочки уличных фонарей.
— Не знаю, — ответил он наконец. — Но на вашем месте я бы развернулся и отправился домой. — Он вскинул руки, защищаясь от гневных взглядов Жемчужин. — Простите! Я просто так сказал.
Олимпия принюхалась.
— Я чую дым. Наверное, дом горит? Именно поэтому никого нет?
— Пожар нас не касается, — заявила Русалка. — Давайте же встретимся с нашим царственным супругом.
Недолго думая, Жемчужины в сопровождении неандертальцев вошли во дворец и взлетели по мраморной лестнице в Георгиевский зал. Стража у дверей отсутствовала, и зал был пуст. Горели без присмотра лампы. Тишина была столь абсолютной, что, казалось, звенела.
— Может, послать весточку, — нервно пробурчал Энкиду.
— Цыц! — рявкнула Русалка. — Воспользуемся зеркальными дверями.
Они толкнули створки, ведущие в восьмиугольный Владимирский зал, и резко остановились, ибо это помещение не пустовало. Потрепанные члены Княжеской Гвардии развалились в изящных резных креслах, курили сигары и сплевывали на паркет и на девственно-белые стены, которые успели сильно пострадать после столь непозволительного обращения. Двое гвардейцев устроились на полу и кидали кости.
— Прекратить скандальное поведение! — скомандовала Русалка. — Дворец не место для разгильдяйства! Наш царственный супруг будет в ярости, когда мы ему все расскажем.
Стража вытаращилась на них. Через несколько секунд все гвардейцы разом поднялись.
— Простите, что указываю на это, госпожа, — произнес предводитель, — но вам вообще не полагается здесь находиться. И тем более отдавать распоряжения.
Вперед выступил неандерталец.
— Меня зовут Энкиду. Это мои парни. — Он ткнул большим пальцем через плечо. — А твоего имени я что-то не уловил.
Человеко-медведь оскалился и рыкнул:
— Капитан Пипалук, Княжеская Гвардия.
— Ну, капитан Пипалук, по-моему, тебе надо обращаться с дамами почтительно. Они прибыли из самой Византии, чтобы выйти замуж за твоего начальника. Из-за них у тебя могут быть крупные неприятности.
