Почти.
Неандертальцы тянули жребий, кому коротать время снаружи гардеробной, а кому находиться внутри, служа красавицам и выполняя их приказы вроде «подай-принеси». Энкиду, Беовульф, Кулл и Гаргантюа проиграли. Они в легком оцепенении наблюдали, как дорогие ткани, меха и кожа тонкой выделки летали по комнате. Натягивались и сдергивались шелковые чулки, покрывались слоями помады губы, завивались ресницы, полировались, покрывались лаком и вновь полировались ногти, взбивались и расчесывались волосы, распылялись духи, счищались пемзой воображаемые шероховатости.
— Кхм, может, нам лучше выйти, — промямлил Беовульф, когда Евлогия принялась наносить румяна на соски Евфросиньи. — В смысле, вы понимаете… поскольку мы мужчины и все такое.
— Ой, вы не считаетесь! — Евлогия отложила кисть. — У меня уродливые локти? Только честно.
— Вы совершенны с ног до головы, барышня. А эта суета вообще ни к чему. Кто угодно влюбится в вас с первого взгляда.
— Ты — душка. А
Жемчужины действовали весьма решительно. Конечно, у них имелись огромные преимущества перед другими женщинами. Но первое впечатление важно, поэтому они так яростно и прихорашивались для великого князя Московии. Они хотели быть одновременно целомудренными и распутными, загадочными и прямолинейными, безыскусными и возвышенными, немного застенчивыми, сильными и легко подчиняемыми, порывистыми и холодными, покорными и страстными, пресыщенными, неиспорченными, благоуханными, ненадушенными, подобострастными и дерзкими. А самым главным дополнением являлась изрядная доза невинности. Та невинность, которая втайне жаждет, чтобы ее научили всем развратным и грязным штучкам, которые мужчина может проделать с женщиной. Или в их случае с шестью.
Поэтому цель была сложной, но для них — вполне достижимой.
— У меня в этом наряде попа толстая?
— Нет-нет. Хотя да, но в хорошем смысле.
— Я так выгляжу распущенной?
— Да. Но не в хорошем смысле.
— Я смотрюсь в этом так, словно напрочь потеряла голову?
— Гм… в хорошем смысле или нет?
Кроме того, все детали туалета должны были соответствовать душевному настрою каждой Жемчужины. Множество нарядов, за которые обычная женщина убила бы, красавицы примерили, сорвали и растоптали, поскольку они дисгармонировали с костюмами других или потому, что туфли, к слову сказать, абсолютно идеальные, не подходили к белью.
— На мне не очень много драгоценностей?
— Не думаю, что такое в принципе возможно.
— Нет, возможно.
— Но на ней чудесно смотрится.
— Тушь! Долго мне ждать?
Гаргантюа проковылял к своей госпоже с подносом косметики. Ручка с пальчиками, усыпанными бриллиантами и кроваво-красным лаком, подвигалась туда-сюда над шеренгами изящных флакончиков, затем жестом отослала все прочь.
— Нет, ты не понял! Мне нужна бархатистая тушь, которую я подобрала к своим глазам.
— Ой, это, по-моему, моя. Но она мне все равно не понадобится.
— А если заказать новый набор? Что, поздно? Ладно, тогда просто поменяю цвет глаз.
— Нет, ты что?! Тогда мне придется менять свой, а я только что заставила их соответствовать одновременно волосам и чулкам.
— Не драться, девочки! Разве князь такое любит? Но даже если любит, то не сейчас. Потом.
— Если он захочет, чтобы я дралась, мне понадобится совершенно другой набор косметики.
Имелись и иные соображения.
— Как вам мой вариант? — спросила Олимпия, и остальные отвлеклись, чтобы критически разглядеть соблазнительно открытое одеяние, которое могло удержать внимание любого мужчины и ненароком поразить его в самое сердце. Наряд ослеплял взор, не отвлекая от лица. Он облегал, но не по- нищенски.
Русалка медленно обошла Олимпию кругом. Закончив обход, она резко ухватилась за ворот блузки обеими руками и дернула на себя. Олимпия неловко подалась вперед.
— Не годится. Если князь схватит тебя в порыве страсти, она не порвется.
Этери протянула свежую блузку.
— Может, эту?
— Порвется, — заявила Русалка, придирчиво потирая ткань между большим и указательным пальцем, — но недостаточно призывно.
