проницательным взглядом голубых глаз. Эти глаза могли быть очень разными: весёлые и шутливые огоньки для друзей и раскалённые искры смертоносной ненависти для врагов. Володька часто слышал рассказы Мины, матери близняшек Инги и Густава, смотрел на его фотографии, развешанные по стенам их дома. Ему стало казаться, что Кондор просто переродился в своём сыне. Он немного завидовал неунывающему Густаву, ведь тот мог жить полной жизнью — для него воздух не был смертельным, он мог чувствовать ветер в волосах и не опасаться за свою жизнь. Но так уж сложилось, и тут ничего нельзя было поделать: несмотря на возможность жить полной жизнью, жизнь эта у заражённых Штаммом была крайне коротка.
Редко кто из них доживал даже до двадцати пяти лет, но Инга и Густав были долгожителями, обоим сейчас было по тридцать одному году. И Владимир боялся потерять друзей, с которыми провёл большую часть сознательной жизни, и не был согласен с тем, что ничего нельзя изменить.
Управляющий Крылатским анклавом Васин (мусульманская община анклава называла его Имам, а все остальные по имени-отчеству, Константин Федорович) говорил, что ещё не известно, кому в этом мире повезло больше: жителям бункера или Верхнего города. Владимир знал, что другие анклавы считают заражённых недочеловеками, подлежащими уничтожению, и порой делают их руками всю грязную работу и всячески ими манипулируют.
Константин Фёдорович говорил, что поведение других анклавов — часть древней Большой Игры, которая началась не здесь и не сейчас. Искусство манипуляции другими — основа их политики, единственные, кем они не могут манипулировать в настоящее время, — это мутанты, но тех вполне можно просчитать. И Объединённый генералитет анклавов вполне успешно это делает.
Генералитет действует по старинке — дает массам иллюзию свободного выбора, но на самом деле ведет анклавы одним из самых привычных путей и действует только к своей выгоде, имея целью сохранить привычный порядок вещей как можно дольше.
Видя сущность тех, кто управляет другими анклавами, Константин Фёдорович старался вести с ними как можно меньше общих дел. У Крылатского даже была своя торговая площадка, в обиходе именуемая Рынком, которая находилась на удалении от анклава. Чужих в анклав не пускали и, по мнению Володьки, правильно делали. Нечего пускать к себе в дом тех, кто обращается с людьми как со скотиной.
На вопросы тогда ещё маленького Володи: как же люди могут позволять так поступать с собой? — Константин Фёдорович отвечал так, и взгляд его при этом становился жёстким, почти ненавидящим:
— Люди в толпе превращаются в стадо баранов, думающих, что всегда кто-то всё будет решать за них. Толпа не способна нести ответственность — они думают, что ответственность за решение толпы несут все, но на деле НИКТО ни за что не отвечает. Это принцип демократии. Знаешь, что такое демократия? — спрашивал Константин Фёдорович подростка Володю, уютно расположившегося в огромном кресле напротив искусственного камина. И тут же сам давал ответ на свой вопрос: — Демократия — это власть народа, но народа, имеющего рабов. Говорят, что демократия зародилась в Греции, но на самом деле она возникла намного раньше. Греческие полисы были маленькими городами-государствами, которые постоянно враждовали между собой. И были в тех городах мужи, главы наиболее богатых родов, которые имели множество слуг и рабов. Рабами обычно делали пленников или забивали в колодки за долги. И вот этим мужам нечего было делать, кроме как заниматься ПОЛИТИКОЙ — дискутировать и с лёгкостью решать судьбы других. В России тоже появилась демократия. Знаешь когда?
— В девяностые прошлого века.
— Правильно! — одобрил Константин Фёдорович. — Тогда до власти дорвались олигархи, бандиты и стяжатели. В стране был развал, а власть не могла и не хотела ни на что влиять. Тот порядок, который был на местах, разрушался, а народ падал в бездну нищеты. Коррупция и кумовство захлестнули Россию повсеместно. Правда, к началу нового века стали происходить некоторые изменения, но и они были неоднозначны. А первый демократический переворот случился в 1917-м. Было это более ста лет назад. Читал историю?
— Да, — подтвердил Володька. В свои двенадцать лет он уже осилил добрую половину обширной библиотеки Константина Фёдоровича.
— Так вот, Володенька, можно сколько угодно говорить о германских агентах влияния, масонских и сионистских заговорах — это тоже было. Но власть сама на протяжении более трёхсот лет угнетала простой народ — тружеников. Те же, кто пытался эту ситуацию переломить или хотя бы изменить хоть что- то, неизменно терпели поражение, ибо эти изменения не были выгодны ни одной из правящих элит. А потом, после 1905 года, менять что-либо было уже поздно. Начался обратный отсчёт.
В свободное время, которого было очень мало, Константин Фёдорович читал лекции по мировой истории и истории России для учеников старших классов, ему было что рассказать. Однако большую часть его времени отнимали государственные дела — нужно было вести тонкую игру, лавировать между анклавами и ни в коем случае не допускать их во внутренние дела родного поселения.
Вообще, учителями в анклаве были профессиональные специалисты, каждый из которых был обязан выделять два часа своего личного времени для проведения занятий в школе.
Мама, например, преподавала радиодело, Владимир Воронов (или просто Ворон) читал курс истории России, Данаифар преподавал биологию, а Игорь Эдуардович — черчение и основы инженерного дела.
Полезных специальностей было много, и Константин Фёдорович надеялся, что каждый ребёнок сможет найти себе занятие по душе. Школьное образование продолжалось до шестнадцати лет, после этого следовало трёхлетнее обучение по профессиональной специальности. Работать в анклаве начинали, как правило, в старших классах школы — совсем ещё молодые люди шли в помощники к опытному профессионалу. Были распространены
