Бетагемот

Он снова скрылся из ее поля зрения. Така сосредо­точилась, попыталась включиться в эту нелепую, унизи­тельную игру ради микроскопического шанса на победу. «Вступает половое размножение, гены перемешиваются, и рецессивные...»

Новый щелчок. Экзоскелет вытянул и растопырил ей ноги в метре над полом.

— Рецесс.. господи, рецессивные летальные гены вы­ходят наружу, и весь генотип... коллапсирует...

Ахилл положил ей на правое бедно что-то сухое и жесткое, комнатной температуры.

— Есть идеи? Или мне начать прямо сейчас?

— Сеппуку самоуничтожится, — выпалила Така. — Вымрет. За критической точкой плотности...

— Ммм...

Она не поняла, этого ли ответа он ждал. В нем был смысл. Если смысл хоть что-то значил в этом прокля­том...

— Так почему же он не вымер? — с любопытством спросил Ахилл.

— Потому что... потому что еще не достигнута поро­говая плотность. Вы его сжигаете, и он все толком не может закрепиться.

Целую вечность она не слышала ни звука, ни дви­жения.

— Недурно, — наконец произнес Ахилл.

Облегчение окатило ее волной. Внутренний голос

упрекнул ее за это чувство, напомнил, что она пленни­ца, что Ахилл Дежарден может менять правила по своему усмотрению, но она не стала слушать, упиваясь крошеч­ной победой.

— Значит, это противоядие, — забормотала она. — Я была права. Он запрограммирован на уничтожение Бе­тагемота и потом на самоуничтожение.

Где-то у нее за плечом щелкнула захлопнувшаяся ло­вушка.

— Никогда не слышала термина «реликтовая попу­ляция»? — Тяжесть на бедре пропала. — Думаешь, ор­ганизм, скрывавшийся четыре миллиарда лет, не сумеет найти уголка, где Сеппуку его не достанет? А ему только и надо, что один уголок. Для начала — хватит. А потом Сеппуку «самоуничтожится», как ты сказала, и Бетагемот вернется, сильнее прежнего. Что, интересно, тогда станет делать Сеппуку? Восстанет из могилы?

— Но в...

— Небрежный ход мысли, Эли. Очень небрежный.

Шмяк!

Что-то жгуче хлестнуло ее по ляжкам. Така вскрик­нула; внутренний голос с издевкой напомнил: «Я же го­ворил!».

— Пожалуйста, — проскулила она

— Тянешь класс назад, мокрощелка. — Что-то холод­ное пощекотало вульву. За плечом слабо скребло, словно ногтем по наждаку. — Понимаю, почему сосновая ме­бель всегда ценилась так дешево, — заметил Дежарден. — Столько заноз...

Она уперлась взглядом в кафельный пол, где рыбы превращались в птиц, сосредоточилась на неуловимой границе там, где передний план переходил в задний. По­пыталась утонуть в умственном усилии. Думать только об узоре.

И не сумела отогнать мысль, что Ахилл подобрал его именно для это цели.

СПЛАЙСИНГ

Она была в безопасности. Дома. В глубине знакомой бездны, вода наваливается ободряющей тяжестью весом с гору, нет света, который бы выдал ее охотникам наверху. Ни звука, кроме биения ее сердца, ни дыхания.

Ни дыхания...

Но ведь так и должно быть ? Она — порождение морских глубин, великолепный киборг с электропроводкой в груди, идеал адаптации. У нее иммунитет к перепадам давления, независимость от азота. Она не может утонуть.

Но почему-то, вопреки всем вероятностям, тонула...

Имплантаты перестали работать. Нет, они вовсе ис­чезли, оставив в груди только бьющееся сердце на дне кро­вавой полости, где прежде размещались легкие и механизмы.

Тело вопило, требуя кислорода. Она чувствовала, как ски­сает кровь. Она пыталась разинуть рот, вдохнуть, но ее лишили даже этого бесполезного рефлекса: маска обтянула лицо непроницаемой кожей. Она запаниковала, забилась, стремясь к поверхности, далекой, как звезды. Внутри ее зияла пустота. Она корчилась вокруг этого ядра пустоты.

И вдруг стал свет.

Простой луч откуда-то сверху разрезал темноту. Она потянулась к нему: к серому хаосу, затянувшему поле зрения по краям, так что глаза начали закрываться. Наверху был свет, а со всех сторон забвение. Она потянулась к сиянию.