Ясное утро, золотое и розовое, поднималось над прерией. Сентябрь оказалась в высокой пшенице, в том самом месте, откуда начала погоню за гребной шлюпкой с Черным и Серебряным Ветрами. На ней снова было деньрожденное платье, и она люто проголодалась и мечтала только о завтраке.
Сентябрь потерла глаза – после долгих блужданий в темноте солнечный свет казался нестерпимым. Все было таким ярким, что можно было подумать, будто Волшебная Страна ей только приснилась. Если не считать того, что в руке ее развевался большой черный лоскут, который мог быть флагом, но Сентябрь знала, что это не флаг.
Это был теневой папа. Она все еще держала его за руку.
На краю пшеничного поля ждал знакомый дом, теплый и уютный.
– Это дом? – спросила папина тень. – Это правда дом?
– Да, папа. Это дом. Там мама, и хороший кофе, и наша старая собачонка у огня. Я привела тебя домой. – Она так хотела, чтобы он гордился ею.
– Значит, все было не зря? Все, что я сделал?
– Не думай об этом, папа.
Тень отца печально посмотрела на нее.
– Войну забыть невозможно, Сентябрь, радость моя. Никто не может. И ты не забудешь свою войну.
Они направились к дому, хотя Сентябрь еле переставляла ноги. Она хотела продлить это последнее мгновение с папой, хотя, конечно, это была всего лишь его тень. А сам папа, во плоти, все еще сражался во Франции, и когда они с тенью дойдут до дома, она снова останется без папы.
Наконец Сентябрь остановилась, и тень остановилась вместе с ней. Сентябрь едва сдерживала слезы. Она умоляюще сложила ладони, как делала, когда была совсем крошкой и просилась на ручки, где было тепло и уютно.
– Я так по тебе скучаю, – прошептала она. – Иногда мне снится, что ты умер и я никогда больше тебя не увижу.
Отец повернулся. Он взял Сентябрь на руки, как давным-давно, закрыв черные глаза и положив большую темную руку на ее кудрявую голову. Она зарылась лицом в плечо тени и затихла. Если она отпустит его, он исчезнет. Это она знала точно.
В домике зажегся свет, и в этом свете Сентябрь увидела
Не может быть! Или может?
Когда она добралась до крыльца, на котором молочник уже оставил бутылки, тень уменьшилась до лоскута размером не больше одеяла. Сентябрь прижала его к груди и надеялась изо всех сил. Она Хотела этого всем своим существом.
Мама стояла в гостиной около напольного радиоприемника в корпусе из орехового дерева. Лицо у нее было мокрое и распухшее от слез, и она крепко обнимала папу Сентябрь, настоящего папу, не тень, а мужчину в коричневой военной форме и фуражке с золотистыми штучками. Он опирался на темный костыль, потому что одна его нога была в гипсе.
Когда мама увидела Сентябрь, входящую с бутылками молока, она улыбнулась, как рассветное солнце, и раскинула руки, приглашая к объятиям и ее, их любимую маленькую девочку. У папы был изможденный вид, но он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой и назвал дочь по имени. Взять ее на руки он не мог, как бы ему этого ни хотелось, но зато крепко прижал к себе, а собачка-подлиза прыгала, скакала и тявкала вокруг них троих.
Пока папа обнимал ее свободной рукой, Сентябрь осторожно прижала к нему темный лоскут. Измученная тень с облегчением улеглась на место. В этом мире Сентябрь не нуждалась в Заклепочнике – тень сама хотела соединиться с хозяином. Она никому не стала бы рассказывать о том, что с ней случилось, разве что тени своей жены, пока их хозяева спят. Тени как никто умеют хранить секреты.
Все трое долго-долго не разжимали объятий.
Когда же слезы высохли, объятия разомкнулись, завтрак был съеден, и этот радостный, невозможный, чудесный день занялся своими делами, мама Сентябрь заметила странную вещь. Она ничего не сказала – к чему это, когда семья наконец вместе и всем без того есть о чем подумать. Однако мама была почти убеждена, что дочкина тень стала темно-зеленой – как пиджак одного человека, которого она знала много лет назад, когда была маленькой девочкой.
Примечания
1
Вы же помните, что мама довольно рано научила Сентябрь играть в шахматы. Поэтому Сентябрь хорошо помнит названия шахматных фигур. Но в Омахе некоторые фигуры называются не так, как у нас.
У них, как и у нас, есть король, королева и пешки. А вот нашего шахматного коня там называют рыцарем. Вероятно, раньше на коне сидел рыцарь, но потом потерялся. Наших слонов (или офицеров) называют епископами. Нам голова этой фигуры напоминает кивер, военный головной убор, а им – шапку
