— Интересно, сколько до дна?
— Сейчас проверим.
Пошарив взглядом по полу, Треска подобрал кусок какой-то кривой железяки и, занеся руку над колодцем, разжал пальцы. Через несколько секунд где-то далеко внизу слабо звякнуло.
— Прилично, — оценил Паштет.
— Да уж. Ладно, пошли. Наши, небось, там собираются уже. Да и про шторм предупредить надо.
— Точно.
Повара направились в обратную сторону, ориентируясь по оставленным на стенках меткам. А когда спина Трески, с рюкзаком, ощетинившимся ручками всевозможной утвари, скрылась за углом коридора, глубоко внизу шахты едва заметно шевельнулась тьма.
Через несколько отсеков от радиорубки по той же палубе находился центр связи, о чем гласила полустертая маркировка на двери. Едва переступив порог освещенного несколькими панорамными иллюминаторами помещения, Савельев и Батон потрясенно замерли в призрачных бликах от множества работающих мониторов, с которых под разными ракурсами на них смотрела…
Земля.
Некоторые дисплеи сбоили и рябили помехами, некоторые давали черно-белое изображение, но в основном картинка была настолько четкой, что Батону на миг показалось, что ничегошеньки с их миром не случилось.
Савельев как зачарованный следил за неторопливым движением родной планеты.
— Какая же она все-таки была красивая.
— Да, — согласился Батон.
Перед глазами метеоролога один за другим проплывали зеленые континенты и материки, граничащие с бескрайними морями и океанами; были видны облака, словно пасущиеся барашки, и мерцающие точечки мегаполисов на ночной стороне Земли.
Сейчас, сейчас Россия будет…
В этот момент над краем светлой стороны вспыхнул яркий лучик, который стал увеличиваться.
— Солнце!
— Нет, — не отрываясь от экранов, мрачно сказал первым догадавшийся Батон. — Это не Солнце. Это закат.
Лучики появлялись то тут, то там на всей поверхности планеты. С ночной половины ожившими светлячками тоже двигались точки, оставляя за собой тонкие светлые следы.
— Ракеты, — одними губами проговорил Савельев.
Снаряды парили навстречу друг другу, заставляя причудливо пересекаться топливные следы, а потом камнем падали вниз, жаля планету, расцветая на ее поверхности алыми вспышками смертельно ядовитых грибов.
Ирония. Им выпала карта выжить, чтобы когда-нибудь пережить все по новой. Быть может, они единственные разумные существа во всем мире, которым довелось увидеть пиршество смерти со стороны.
Сердце охотника обдало ледяным холодом, когда он представил, что чувствовали находящиеся на орбите космонавты МКС, передававшие последние изображения на планету, занимавшуюся огнем, словно муравейник, который подожгла ребятня. Понимая, что станция теперь для них склеп, который со временем превратится в дрейфующий по орбите космический мусор.
Не мог представить. Силился и не мог. Одно дело — быть внизу, в адовом пекле, видеть, как все привычное мгновенно превращается в пыль. Другое — в полном безмолвии смотреть, как гибнет твой дом, и тебе больше некуда возвращаться. Теперь Батон в полной мере мог представить, что творилось на борту «Грозного» в первые часы войны. Каких нечеловеческих усилий стоило оставшимся членам команды не обезуметь, не сойти с ума и все-таки приплыть в Пио- нерск.
Безмолвие.
Чудовищности, животного, атавистического ужаса происходящему добавляла царившая кругом могильная, нечеловеческая тишина — сигнал трансляции передавался и записывался без звука.
А еще надпись. Всего одно слово, такое простое и безобидное, сейчас разрывавшее душу и тело в клочья безжалостной, неутолимой болью, которую нельзя было превозмочь.
Словно от плоти рваными лоскутами, брызжущими кровью, заживо отдирали мясо.
Всюду, на всех экранах.
В один и тот же момент, когда планета исчезала в бушующей агонии радиоактивного пламени. Все сначала.
