– Бобби, открой, это я, Хортон Конвей!
При этих словах Бобби вскочил и кинулся открывать дверь. Конвей входил в заводскую ячейку Просвещенных и вряд ли он забежал в такое время стрельнуть денег на пиво.
Из щели между косяком и полотном содрогающейся от истеричного стука двери извергались облачка пыли. Бобби рывком распахнул дверь и оказался нос к носу с братом Конвеем. Тот уставился на Бобби вылезающими из орбит глазами, попытался что-то сказать, но поперхнулся и часто-часто задышал, опираясь на косяк. Красную рожу Хортона покрывали крупные бисерины пота, грудь под фуфайкой ходила ходуном.
– Святый боже, Хортон, да что с тобой?! – Бобби отступил на шаг, намереваясь пропустить кореша в квартиру.
– Фараоны! – выпалил Конвей, как только к нему вернулась способность говорить.
Внизу, на первом этаже, хлобыстнула входная дверь, загрохотали стальные сапоги, вверх по лестничным пролетам заметались лучи фонарей.
Глаза Конвея забегали по сторонам.
– Вот, держи! – Конвей сунул в руки опешившему Бобби сложенную в несколько раз бумажку. – Спрячь и передай Ланселоту!
С этими словами он толкнул Бобби в грудь, отчего тот ввалился в квартиру и плюхнулся на зад. Конвей схватился за ручку и захлопнул дверь.
Удаляющиеся быстрые шаги подсказали, что Конвей бежит наверх, на крышу. Вот только жилая высотка, в которой обитал Бобби, стояла на отшибе, и не входила в лабиринт пристроенных друг к другу многоэтажных хибар Уайтчепела. Сбежать верхом было невозможно.
Бобби уставился на бумажку в своих руках. За дверью раздался топот и лязг, гулкие окрики и тяжелое, усиленное матюгальниками, дыхание фараонов.
Бобби поднялся с пола и как зомби поплелся на кухню.
На плите засвистел чайник, но Бобби не обратил на него внимания. Он сел на табурет и разложил на столе скомканный лист плотной бумаги с вензелями.
За окном промелькнула тень, мгновение спустя раздался глухой удар.
Вздрогнув, Бобби вжал голову в плечи. Чайник по-прежнему надрывался, его пронзительный свист проник, наконец, даже в одурманенные эликсиром мозги мамаши Монтаг, заставив ту беспокойно заворочаться.
Вскочив, Бобби ухватился за ручку чайника и, естественно, обжегся. Он запрыгал на месте, тряся обожженной рукой, потом набросил на чайник полотенце и переставил его.
В подергивающихся отсветах конфорки теперь ясно различались стройные ряды знаков – глифов и цифр, покрывающих листок. Даже среди Просвещенных далеко не каждый мог понять, за что погиб Конвей. Но Бобби уже видел эти обозначения – их рисовал Ланселот, когда рассказывал о таблицах алхимических кодов для Грааля.
Бобби затянул гайку на шатуне и отшвырнул ключ. Недовольно звякнув, тот врезался в стенку поршня. Руки от напряжения чудовищно болели, в горле пересохло, а сердце колотилось словно в грудь вставили копер. А всего-то и делов было заменить вкладыш- подшипник… Мелочь, казалось бы, ан нет – целая конвейерная линия встала. А на ней, ни много ни мало, собираются пневматические узлы для боевых шагоходов «Марк XII», воюющих где-то в далекой Индии. На пропагандистских пятиминутках, когда на завод притаскивали кинопроекторы, Бобби не раз видел съемки с боевых дирижаблей, демонстрирующих сорокафутовых человекоподобных гигантов, изрыгающих угольный дым и пламя, которые преследовали разбегающихся в ужасе сикхов в руинах Лахора или русских казаков на заснеженных полях Смоленщины.
Отсидевшись, Бобби подобрал ключ и сунул его в патронташ на поясе. Выбравшись из поршня, он запер технический люк. Пат Браун, стоявший дежурным на пульте, вопросительно уставился на Бобби. Тот махнул рукой – мол, все, пускай.
Мгновение спустя шатуны пришли в движение, и, спускаясь по лестнице, Бобби почувствовал нарастающую вибрацию.
Рабочие вдоль конвейера, лениво точившие лясы на нежданном перерыве, вернулись на свои места, схватили инструменты, и цех наполнился визгом сверл и дисковых пил. Процесс до того напоминал по слаженности и монотонности работу механизма, что казалось, будто вдоль конвейера стоят не живые люди, а автоматоны, движениями которых управляет пар.
Бобби скрутил вентиль баллона на поясе, прекратив доступ иероплазмы в кровь. В последнее время, из-за вторжения в Россию, квоты на профессиональную иероплазму урезали вдвое за счет военных, и на заводах ввели режим нещадной экономии. Снова, как и много раз до этого, накатило неприятное чувство внутренней пустоты.
Одновременно с конвейером проснулись и рупоры под потолком. Скрип иглы по граммофонной пластинке прозвучал так, словно игла царапала внутреннюю стенку черепа Бобби. Голова отдавалась глухим звоном – накатывала абстиненция после отключения подачи эликсира.
Выплеснувшийся вслед за игольным скрипом из репродукторов штормовой вал «Правь, Британия», окончательно превратил голову в отбивающий полночь Биг-Бен. Бобби скривился и полез в карман за аспирином. Рука наткнулась на сложенный вчетверо листок с таблицей кодов. Пальцы обожгло, по спине пробежала холодная струйка пота.
Оставить таблицу дома, в тайнике для книг, Бобби опасался, но и бежать с утра пораньше в убежище братства не рискнул. Человек в заводской робе, шатающийся днем по городу, вызывает слишком много подозрений у фараонов. Вот и пришлось тащить опасную передачку на работу. Вечером, когда со
