Со стороны художников послышался рык. Или вой. Или плач. Не знаю, что там у этих…
– Что ты так на меня смотришь?
– Ты врешь, Антон, – сказала Аврора. – Ты просто врешь…
Она стала оглядываться. Озираться даже, как крыса, загнанная в угол. Лицо у нее было растерянное, жалкое. А потом она посмотрела на меня.
– Но ведь я… Я ведь все помню…
– Это сбой, – идиотски повторил я. – Просто сбой…
– Ты же знаешь, что это не сбой, – прошептала Аврора. – Не сбой… Это она. То есть я…
Я не знал, что ей сказать. Скорее всего, она была права.
Художники поднялись. Двинулись к «Черничной Чайке».
– Я не хочу так… – Аврора глядела на свои руки. – Это же… Не хочу!
Аврора вдруг опустилась на колени и принялась вытирать руки. О титановые плитки стартового поля. Бешено, с остервенением, приговаривая:
– Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Когда по титану потянулись кровавые полосы, я схватил ее за шиворот и поставил на ноги.
– Хватит! – крикнул я. – Прекрати истерику!
– Я не оно! – крикнула она в ответ. – Не бешенство!
– Конечно, не бешенство! Ошибка! Глашка скосилась! Поздно!
– Поздно…
– Значит, так… – я схватил Аврору за запястья. – Так. Сейчас ты уйдешь! Спрячешься в лесу, отсидишься. Потом… Потом вернешься. Я тебя дождусь!
– Они рядом, – плаксиво сказала она. – Совсем…
Я стрельнул из «плаксы», и батареи разрядились в песок, и тот же ласковый Глашин голос уведомил:
– Емкость ниже критической. Смените, пожалуйста, носители.
Смените носители… Я зашвырнул «плаксу» в шлюз.
Аврора стояла.
Не Аврора. Она. Стояла. И не плакала. Смотрела на меня. Художники приближались.
– Беги! – крикнул я.
– Я…
– Беги!
Я схватил ее за шиворот, повернул в нужном направлении, толкнул.
– Но почему… Я ведь…
– Беги!!!
Заорал я, как только мог.
Она побежала.
Успеет, подумал я. До опушки тут недалеко, а бегает она быстро. Да и живописцы после «плаксы» не очень шустрые. В голове у них шумит, ножки заплетаются, глазки слезятся, кровь с гноем из них истекает…
Успеет. Не вернется. Я был в этом уверен. Мы больше не увидимся.
Я нырнул в шлюз, приказал:
– Замкнуть объем!
Шлюз закрылся. Я рванул вверх в рубку. Надо было поднять корабль. Нет, я знал, что никакие ошалевшие художники, будь их хоть целая тысяча, не смогут повредить «Черничной Чайке». Но все равно было лучше чуть подняться.
В кают-компании было темно, и Глашка почему-то не включила свет, когда я появился. Я запнулся непонятно за что и упал.
– Приперся, – сказал в темноте недовольный голос. – Наконец-то. Приперся и давай сразу мебель переворачивать… Послушай, Аут, ну сколько можно так себя вести? Я вчера уборку провела, между прочим…
– Свет!
Зажглись лампы. Я сидел на полу. По лицу текла кровь. Рядом сидела Аврора. В странном одеянии. Какие-то розовые короткие штанишки и розовая рубашечка. С кружевами, со шнурками и, что самое главное, в миленьких алых сердечках.
– Что это на тебе? – спросил я. – Что за ерунда? Да еще и в сердечках? Если мне не изменяет память, это называлось «пижама». Ты что, разграбила прабабушкин гардероб?
– Дурак! – Аврора содрала с дивана плед, завернулась в него.
