Зимину было стыдно перед ней. Все это выглядело… Черт знает как. Кретински.
Они вышли из больницы на крыльцо. Больница располагалась в лесу, не в парке, а в самом настоящем лесу. Зимин отметил, что тут, в общем то, неплохо. Деревья, воздух, лежать можно. Лечения, правда, наверняка никакого, но тут и воздух лечит.
— Ты тут три дня провалялся, — сообщила Лара. — И все три дня проспал. Отдохнул?
— Пожалуй.
Зимин почувствовал, что он на самом деле отдохнул. Или молнией это подзарядило?
— Выглядишь неплохо, кстати, — Лара достала расческу. — Совсем неплохо, как новенький почти.
Зимин упрямо причесался рукой.
— Ну? — спросил он. — Что теперь?
— Теперь домой. Пару дней отдохнем…
Лара поглядела в небо.
Погода не очень хорошая, отметил Зимин. Здесь тоже не очень хорошая, а уж дома… Он вспомнил про ливни и поежился, возвращаться в ливни не хотелось, он вырвался из них, и теперь обратно…
А еще в него, кажется, ударила молния.
Возле ворот больницы дожидалась зеленая «шестерка», которую Зимин немедленно узнал по милицейской фуражке, лежащей под задним стеклом. Дядя Вася, пенсионер, вурдалак.
— Проводник, чаю… — пробормотал Зимин.
— Что? — не поняла Лара.
— Почему молния ударила именно в меня?
— Это знак, — подмигнула Лара. — Ты отмечен стариком Одином. Скоро начнешь исцелять наложением рук. Или пчелами. Вон дядя Вася увлекся апитерапией, он и тебе привез пчелок, говорит, от молнии прекрасно помогает.
— Пусть сам себя жалит, а мне и так хорошо.
Дядю Васю он не любил — это раз, в «Жигулях» он не любил ездить — ноги не вытянешь — это два, кроме того… Впрочем, и этого было больше чем достаточно.
— Другой машины что, не было?
— Да ему по пути, — объяснила Лара. — Он сюда за литьем ездил, вот я и подумала…
Зимину не хотелось вступать в разборки, и он решил, что потерпит дядю Васю некоторое время. В конце концов, дядя Вася — как раз в тему, ну вот всей этой жизни. В которой ты хотел прыгать с парашютом, нырять к Барьерному рифу и гнать на «Харлее» через Оклахому, и в которой ты выбираешь дачу, клеишь обои и беседуешь с дядей Васей о дизайне ульев.
— А сколько до дома? — спросил он.
— Шесть часов примерно. На поезде дольше, там ночью почти четыре часа ждать надо…
— Ладно, поехали, — Зимин поморщился. Они подошли к машине.
Лара устроилась на переднем сиденье, Зимин перебрался на заднее.
— Привет, Салтыков–Щедрин, — хмыкнул дядя Вася. — Правда, что ли, — тебя молнией долбануло?
Зимин промолчал.
— Да ты и так долбанутый был, теперь совсем плохой станешь, — сказал дядя Вася и стал запускать мотор.
Зимин отметил с удовольствием, что мотор запускается плохо, едва–едва, и сказал:
Да, жаль, что программу утилизации отменили. Дядя Вася скрежетнул зубами, и двигатель все таки запустился. Машина тронулась тяжело, Зимин услышал, как Фохотнули в багажнике колосники и прочие скобяные изделия. «Жигуль» затрясся по гравийке. Зимин постарался. Расположиться чуть наискосок, но заднее сиденье оказалось заполнено комплектами постельного белья и войлоковыми буденовками для бани. Зимин скособочился и подумал, что в ткани бытия зияют явные прорехи — вот совсем недавно он встретил в лесу дракона — и вот почти безо всякого перехода он едет в ржавом автомобиле с дядей Васей.
Впрочем, возможно, это его на самом деле ударила молния. И на самом деле он лежит где нибудь в больнице в состоянии перманентной комы. Или вообще, может быть, его убили еще тогда, в детстве, и теперь длится, и длится, и длится, и длится этот причудливый и мучительный морок, который он воспринимает как жизнь, а на самом деле это вовсе не жизнь, Кокосов прав. С чего он, Зимин, решил, что вот это жизнь? Дядя Вася.
Лара обернулась и посмотрела на него, и улыбнулась. И Зимин подумал, что, наверное, все таки жизнь, точно, жизнь, определенно, жизнь.
Дядя Вася закурил очередную папиросу и сообщил:
— У нас на заводе один мордвин работал, он любил в дождь купаться. Так его молнией прямо в реке убило, водолазы потом три дня искали. Но не нашли. Потом только нашли, через год, его в водосброс засосало, он там до половины сгнил.
