Легенда о свободе. Мастер Путей

приятный на вид, нежный и опытный. Не нужна тебе груда мышц с огромными руками, такими руками он тебя разве что в охапку сгребет, но никак не приласкает. Чиштос, Мархай и Багалс тоже не подходят, и сама знаешь почему. Кисинам вроде бы ничего, но язык у него такой длинный и хвастливый, что лучше держаться от этого помела? подальше. С пажами и слугами я бы не стала связываться, недостойно это дамы королевской крови.

«Можно подумать, что обсуждаемая ими тема – достойна!»

– Вот, например, Мастер Наэль! – вымолвила королева, сердце Гани ёкнуло, но он продолжал сидеть и играть, прикрыв глаза. – Взгляни на него: необычная внешность, он не стар, но, держу пари, опытен. Не слишком высок и широк в плечах, но он наверняка жилист и силен.

Гани почувствовал себя товаром на арайском рабском рынке. От возмущения у него вспотели ладони, но показать свою реакцию в такой неловкой ситуации означало бы – сдаться без боя.

– Посмотри, как ласкают струны его руки, так же будет и с тобой!

– А какие у него глаза! – воскликнула Масана. – В них можно утонуть! Даже у Абвэна глаза не настолько красивые! Черные, как ночь!

– А голос! – подхватила Юниа. – С тех пор как он во дворце, все соловьи в королевском саду от зависти заболели и перестали петь.

Придумали себе развлечение! Думают, что он сейчас стушуется и зальется краской в смущении, или же, наоборот, растает от подобных похвал. Но в чем в чем, а в лести он понимает. И в том, как выкручиваться из подобных историй, тоже опыт у него имеется. Гани продолжал играть, будто был глух, как тетерев.

– Да! Я и не замечала, что он настолько привлекателен! – подхватила принцесса, и это убедило Гани, что разговор в его присутствии спланирован ими заранее. – Он вполне в моем вкусе. Но как мне увлечь такого мужчину? У меня ведь опыта – ни на искру!

– А я покажу, как надо, – томный голос Алинии. Гани услышал шуршание юбок и почувствовал, как кто-то садится рядом с ним на скамейку, но глаз не открыл. Вместо этого он начал петь, кстати припомнив ливадскую балладу:

Юность твоя, как роза цвела,
Волосы – шелк, и кожа бела,
Кому улыбнешься, кому знак подашь,
Тот скажет: «Навеки ваш!»
Наскучила доблесть, наскучила лесть,
И всех благородных рыцарей честь,
Готовы на все – лишь слово скажи.
Но весь мир утонул во лжи.
И сердце легло к твоему врагу:
«Когда ненавижу – тогда не лгу».
А кто ненавидит – почти влюблен,
И снится тебе только он.
Изгиб бровей и прекрасный стан,
И шрамы от славных заживших ран,
Опасный взгляд, где пылает месть,
Тебе милее, чем лесть.
Его страстный взгляд, что готовит месть,
Тебе дороже, чем честь.
Скрестили мечи давно ваши отцы,
И оба они теперь мертвецы.
Но помнят обиду ваши сердца
И клятву: «Месть за отца!»
Поверила ты, что любовь спасет,
И что поцелуй твой растопит лед,
И чтобы вражде положить конец,
Готова идти под венец.
«Моею ты станешь», – твой враг сказал,
Но что пылает в его глазах?
Любовь или боль? Обида иль страсть?
Попала в его ты власть.
Кто так целовал, не любить не мог,
В любви – он король, в ненависти – бог.
Кинжал его завершает месть,
Любовь – не дороже, чем честь.
Любил ли он? Но важнее месть…
Любовь не больше, чем честь!
И кровь твоя и слезы его…
Он верен клятве отца своего
И ради чести на все пойдет,
Убьет или сам умрет.
«Кого ненавижу – тому я лгу». –
И ты проиграла, любя, врагу.
Но кто ненавидит – уже влюблен,
И тебя не забудет он.
Кто ненавидит – уже влюблен…
И он страдать обречен.
Когда юному сердцу наскучит покой,
То ищет бурю оно порой,
И хочет страсти, и жаждет огня,
О, юность, послушай меня:
Горишь ты если – сгорать не спеши,
В сильном огне не спасти души,
А в урагане не видно пути,
И заблудшего не найти.
Все беды от скуки, когда праздны дни,
И думаешь – зря пробегают они.
Кто ищет страстей и бурлящих вод,
Страданье свое найдет.
Кто тонет в страстях средь бурлящих вод,
К несчастьям стремится тот.

– Какая поучительная песня, Мастер Наэль, – прошептала ему в самое ухо Алиния. – Но кто же откажется от приключений, соблазнившись благоразумием?

– Мудрец, – спокойно ответил он, продолжая наигрывать, теперь другую мелодию: «Война света».

С другой стороны рядом с ним уже сидела Агая: скользящего взгляда на ее задумчивое личико Гани хватило, чтобы понять – ей действительно нравятся его музыка и пение, и она, подыгрывая Алинии, незаметно для себя сама становится жертвой этой игры. Песня – для нее, пусть подумает, юных девушек больше ничем не проймешь. А против Алинии у него другое оружие.

– Ваша баллада знакома мне… – задумчиво проговорила Алиния.

– Да, это ливадская баллада. Страсть. Месть. Убить из мести женщину, предлагающую тебе любовь… В Тарии не принято так.

– А у нас не принято считать женщину более слабой.

– Странные, странные ливадские обычаи… – протянул он. – Месть и честь… Женщины-воительницы… Первая ночь…

– Что, считаете нас, ливадцев, варварами, Мастер Музыкант? – Алиния недобро улыбалась. – С нашими порядками и нравами? С нашими богами, в которых вы не верите?

– О! Только не теологический спор, ваше величество! Я заканчивал совсем не Академию Философии. Я вовсе не считаю ни вас, ни какой другой народ варварами или дикарями. Мы все различны, и едино лишь то, что все живем, и все умираем. Но что считается приличным в Ливаде, иной раз вызывает осуждение в Тарии.