После вылета Виктор долго умывался, стараясь смыть въевшийся в тело пот. Новый истребитель был хорош, но летать в нем было очень уж жарко.
Литвинов подошел неслышно.
– Ну ты прям… – сказал он и удивленно качнул головой. – Ч-чертяка. Заставил понервничать. Зачем кричал, чтобы я в лоб не ходил? Я одного мог срезать.
– А мог и сам получить, – буркнул Виктор, – быстро бы ты с дырой в моторе летел? И какого хрена при атаке отстал?
– Не попали бы они. – Сашка второй вопрос проигнорировал. – Он у меня вот где был, – он показал рукой направление полета «мессера», – я бы попал.
– Летел бы за мной – может, и сбил бы. А ты отстал, и на тебя трое заходило. Шел бы на них – в лоб встретили. А там хватило бы одного разбитого цилиндра. Мы за пятьдесят километров от линии фронта были, не забыл? У нас скорость решала все. Или ты хотел от них пешком удирать, на протезе?
– Сам сбил, а мне парашютистов стрелять? – обиделся Литвинов. – Я тоже мог сбить! И протез мне драться не мешает!
– Это еще раз говорит, что я прав, – холодно ответил Саблин. – Ты увидел, как я «месса» подбил, и все, загорелись в жопе отруби. Подайте мне шашку, буду махать… А нам нужно было не драться, а ноги уносить. Мы и так большое дело сделали: прямо над аэродромом «мессера» сожгли, пилота стрельнули и удрали, целые и невредимые. Да они сейчас там бесятся, на заднице остатки волос выдирают. Ты представляешь, если бы у нас такое случилось? Что после бы было?
Сашка недовольно засопел.
– Ведущим тебе летать еще рано, – добил своего заместителя Виктор, – пока еще походишь со мной, ведомым. И нечего тута обижаться. – Это «тута» у него вырвалось непроизвольно, Виктор даже покраснел. Сашка хмыкнул, скривился.
– Ладно, – буркнул он, – ты командир, тебе видней…
– Видней, – поморщился Саблин, – а все потому, что при атаке отстал… Все, пойдем в штаб. Запомнил, где немецкий аэродром был? И надо еще подумать над результатами разведки. Если в наших квадратах немцев нет, то это значит только то, что они в другом месте…
Они долго ехали вдоль брошенных полей. Тугой ветер бил в лицо, холодя щеки, мотор ревел, и дорога ложилась под колеса, оставляя позади все ямы, ухабы и прочие прелести. Потом выскочили на участок с неубранной кукурузой, и стало еще хуже. Здесь прошла война. Петляющий проселок оказался основательно разбит танками, появились следы боев: прямо на обочине стоял брошенный и весь издырявленный немецкий грузовик, чуть подальше, на лысом, обгорелом холме застыла наша сожженная «тридцатьчетверка». Когда дорога объезжала здоровущую лужу, пришлось снизить скорость уж совсем до минимума, очень сильно пахнуло запахом разложения, и Виктор увидел лежащую в каком-то десятке метров от дороги неряшливую, черную кучу тряпья, из которой блестел белый оскал зубов. Он почувствовал, как зашевелились волосы на теле и как сзади на сиденье заерзал Палыч, устраивая автомат поудобнее. Потом проселок превратился в сплошную колею, и стало не до гляделок.
Изначально никаких поездок не планировалось – с утра Саблин сводил на прикрытие переднего края шестерку и по плановой таблице должен был лететь еще, но не случилось. Великолепная ранним утром погода стремительно портилась, а вылетевший накануне на перехват вражеского разведчика Ларин вернулся на аэродром один. Как оказалось, разведчика они не догнали, а у его ведомого, Камошни, засбоил мотор, и ему пришлось садиться в поле, неподалеку от Матвеева Кургана. Сразу же туда свозили на «По-2» техника – оказалось, что на истребителе сломался бензонасос. Привезти самолетом новый оказалось невозможно – к обеду небо сильно затянуло, а из двух ремонтных летучек одна оказалась в отъезде, а вторая отказалась заводиться. В итоге на «консилиуме» Саблин предложил привезти новый насос мотоциклом, временно реквизировав последний у Иванова, и сам вызвался перегнать самолет обратно. Почему-то Шубин эту идею одобрил, Шаховцев выделил двух техников, насос закинули в люльку, да и сам мотоцикл нагрузили так, что он стал напоминать лавку старьевщика, и Виктор поехал. Разумеется, не забыв прихватить с собой ружье – вся эта эпопея затевалась им только ради возможности беспрепятственно поохотиться.
Они долго колесили по проселочным дорогам, мимо пустых деревенек и зарастающих бурьяном полей. Проезжая мимо утопающего в зелени хутора и мазнув взглядом по темнеющей за огородами крайних домов балке, Виктор остановился. Хуторок был знакомый, именно здесь полтора года назад одна из местных пыталась сдать его немцам. Он зачем-то зарядил пистолет, развернулся и поехал в сторону беленых стен. Долги следовало отдавать…
Нужную хату пришлось поискать: все-таки он был здесь зимой, ночью, вдобавок заходил от огородов. Однако нашел. За полтора года произошло множество изменений. За хатой обнаружился приличных размеров огород, в котором возилась какая-то женщина, исчез перекошенный плетень, исчез и валявшийся во дворе мусор. На шум от их прибытия откуда-то из-за сараев выскочила мелкая косматая собачонка, зашлась истеричным лаем. Виктор увидел, как работающая на огороде женщина бросила свое занятие и поспешила к ним.
– Палыч, – Виктор попытался пнуть успевшую надоесть своим тявканьем собачонку, но не преуспел, – глянь, кто в доме. Куда автомат убираешь?
– А на кой он мне, – усмехнулся Палыч в усы. – Ты с кем-то воевать собрался?
– Вон с того угла я немца снял, он тут шел, – Саблин показал пальцем, – а вот тут второго… твоим ножом.
Палыч только усмехнулся и, демонстративно закинув «ППШ» подальше за спину, направился в хату.
Виктор видел Людку всего один раз, ночью, но узнал бы ее из тысячи. С огорода, вытирая руки какой-то тряпкой, шла именно она.
– Добрий день! Вы шось хотилы? – Она смотрела на него без страха, со спокойным удивлением, каким смотрят на незнакомца. Она явно не узнавала
