Он встал, разминая затекшую поясницу. Все-таки старость — не радость. Обернулся к начальнику караула.
Александров вышел из своей комнатушки, плотно затворив дверь. Идти было недалеко — через коридор и налево. Он остановился около двери в бывшую мастерскую СЦБ. Оттуда доносился негромкий храп. Александров приоткрыл дверь, нашарил на стене выключатель. Сюда электричество подавалось всегда — здесь жили члены Совета. Лампочка под потолком неярко вспыхнула, и тут же раздался сонный голос:
Гацевский чуть не подпрыгнул на постели. Он вскочил, зашарил рукой по тумбочке, ища кружку с водой. На лице Гацевского читалось изумление, недоверие и пока еще неверная надежда.
Новость про то, что шебутная девчонка-добытчица оказалась не просто сиротой, каких много, а единственной, похоже, дочерью вождя Алтуфьева, пришла на станцию примерно через полдня после высылки пленных. Юркая серая крыса прибежала из северного тоннеля четного направления, неся обернутую вокруг голого хвоста бумажную полоску, закрепленную резинкой. Крысу накормили и посадили в защищенную от сквозняка просторную клетку, а полоску тут же принесли в бывшую релейную, где продолжал свое заседание Совет. На бумажке корявым почерком было написано в одну строку: «Кожан в пленнице дочку признал. Заперся и запил». Эффект был хуже, чем от взрыва. Первым схватился за плешивую голову Гацевский.
Следом за ним потупились Логинов и Сафронов из Отрадного, тяжело опустил голову на локти Юрков — нынешний председатель — со станции Владыкино, а второй владыкинец, Пятаев, резюмировал:
Было от чего грустить. Поторопились, господа Совет, и КАК поторопились! Идея показательного суда, представлявшаяся в преддверии ожидаемой войны здравой и разумной, затрещала по швам еще в самом своем начале. Чертов «чистый» своей прилюдной эскападой сорвал и весь воспитательный эффект, и хорошую, в общем-то, пятаевскую идею — человека должны были, будто на казнь, вывести на поверхность, но не просто оставить там, а проследить, не придет ли за выставленным на холодок и солнышко неприятельским шпионом подмога от своих. Коли придут, значит, его появление в Бибиреве — точно спланированная акция от «чистых», и можно воевать с чистой совестью, а если не придут — человека можно было бы вернуть на станцию и допросить еще разок.
Нет, сорвалось. Ушлые у «чистых» шпионы, ничего не скажешь!
Девчонку же, конечно, поначалу жаль было, но когда оказалось, что она этого «чистого» и наглого САМА привела, по собственному почину, терпение кончилось у всех и разом. А чего ж не целый отряд-то сразу — с огнеметами и взрывчаткой, а? У-у-у-у, паршивка! Выдать ее Алтухам было более чем уместно — пусть попляшет, зараза, как бы мы плясали, приди сюда «чистые» кучей...
И тут — такой пассаж!.. Дочка главаря бандитского гнезда — это вам не безымянная сиротка из хоть и дружественного, но демонстративно «самостийного» Эмирата, это уже совсем другой расклад! Будь она в руках Совета Содружества — можно было бы Кожана в бараний рог свернуть и всячески им манипулировать. Вон его как проняло — аж напился. Эх, такой инструмент влияния на соседей упустили!..
«Господа Совет» угрюмо глядели друг на друга, почесывая затылки. Надумали, молодцы. Теперь как бы разгребать не пришлось. Однако же что есть — то есть. Стали думать дальше — что делать, коли «чистые» и правда пожалуют. И как обернуть в свою пользу ситуацию, если Кожан публично признает дочь перед своими и Крыся останется жить в Алтухах на всех, какие они есть, правах «принцессы разбойников». Думали крепко и долго. И тут вдруг — новая весть! За первой почтовой крысой прибежала вторая. На послании значилось: «Кожан с дочкой разругался, решил казнить». Тут у всех и вовсе глаза на лоб полезли. Вот те нате! Приехали. Совет закручинился и, выпив по чашке самогону, разбрелся спать. А чего тут говорить-то?..
На следующий день все ходили мрачные и друг на друга глядели волками. Олухи старые... К вечеру снова тяпнули по сто от досады — и опять разошлись. А что? Отрадненским и владыкинским можно — они тут, в Бибиреве, в командировке, а кто в командировке не гуляет? Александров же с
