Они находились в районе, где располагались фабрики фарангов. Ма работает на иноземных дьяволов, ведет их бухгалтерские книги. Компания, производящая пружины. «Спринглайф». Да, точно, «Спринглайф». Так что появление здесь Ма вполне естественно, он всего лишь приехал на работу, развалившись на сиденье за спиной потеющего велорикшы.
– Ма Пинг, – сказал Ли Шен. – Я слышал, он теперь живет на верхнем этаже. Вместе с самим Навозным царем.
Трэн нахмурился.
– Однажды я уволил его. Десять тысяч лет назад. Лентяй и вор.
– Он такой толстый.
– Я видел его жену, – сказал Ху. – И сыновей. Оба невероятно жирные. Они каждый день едят мясо. Парни толще любых толстяков. Трещат от протеинов «ю-текса».
– Ты преувеличиваешь.
– Толще нас.
Лао Ксиа почесал ребра.
– Бамбук толще тебя.
Трэн смотрел, как Ма Пинг открывает дверь фабрики и скрывается за ней. Прошлое остается в прошлом. Зацикливаться на прошлом – безумие. Там ничего не осталось. Нет больше ручных часов, любовниц, трубок с опиумом и нефритовых статуэток Гуаньинь, дарующей милосердие. Нет красивых кораблей, несущих в своих трюмах целые состояния. Он покачал головой и предложил почти докуренную сигарету Ху, чтобы тот взял остаток табака. Да, в прошлом для него ничего не осталось. Ма тоже в прошлом. И торговая компания «Три выгодные возможности». И чем скорее он это осознает, тем быстрее выберется из ужасной дыры.
Откуда-то сзади выкрикнули:
– Эй, лысый! Ты влез без очереди! Становись в конец! Как все мы!
– Становись в очередь? – крикнул в ответ Лао Ксиа. – Не будь дураком! – Он указал вперед. – Посмотри, сколько сотен людей впереди! Не имеет значения, где он стоит.
Однако другие начали присоединяться к его воплям:
– Становись на свое место! Пай дуй! Пай дуй!
Волнения усиливались, и полицейские двинулись вдоль очереди, небрежно помахивая дубинками. Они не были белыми кителями, но особой любви к желтобилетникам не испытывали.
Трэн старался успокоить толпу:
– Конечно, конечно, я встану в очередь. Это не имеет значения.
Он попрощался и направился вдоль извивающейся змеи желтобилетников, пытаясь разыскать ее конец.
Безработных отпустили задолго до того, как он туда добрался.
Ночь, время копаться в отбросах. Ночь голода. Трэн охотился в темных переулках, избегая вертикальных жарких башен. Чеширы шипели и разбегались в разные стороны, свет метановых ламп мерцал и гас, город погружался во тьму. Трэна спеленала горячая бархатная темнота, полная вони гниющих фруктов, тяжелый влажный воздух давил на плечи. Неподвижный знойный мрак. Пустые рыночные стойки. На углу лицедеи исполняют стилизованные кадансы историй о Раване. По проспекту бредут домой сменные мегадонты, словно серые горы, их массивные тени следуют за золотым сиянием оторочки одежд погонщиков.
В переулках дети с блестящими серебряными ножами охотились за неосторожными желтобилетниками и пьяными тайцами, но Трэн знал, чего от них ждать. Еще год назад он бы их не заметил, но сейчас обладал параноидальным даром выживания. Эти существа не страшнее акул: их поведение несложно предсказать, и от них легко ускользнуть. Нет, не дикие охотники заставляли Трэна сжиматься от страха. Больше всего он боялся хамелеонов, обычных людей, работающих в магазинах, так мило с тобой здоровающихся – и без всякого предупреждения устраивающих скандал.
Он копался в горах мусора, гонял чеширов, пытался опередить их в поисках пищи. Трэн сожалел, что ему не хватает проворства, чтобы поймать и прикончить одного из этих почти невидимых потомков кошачьих. Он поднимал брошенные манго, внимательно изучал их своими старыми глазами, подносил поближе и отодвигал, нюхал, ощущал вонь пузырчатой ржи и отбрасывал в сторону, увидев красные крапинки внутренностей. Некоторые пахли неплохо, но даже вороны ими брезговали. Эти птицы охотно клевали гниющие трупы, но отказывались от пузырчатой ржи.
Дальше по улице слуги Навозного царя собирали в мешки помет животных, скопившийся за день, и закидывали их на трехколесные платформы: урожай ночи. Они с подозрением поглядывали в его сторону, а Трэн отводил глаза и брел дальше. В любом случае ему было нечего приготовить на украденном огне горящего помета, и он не мог его продать на черном рынке – монополия Навозного царя была нерушимой. Интересно, каково быть членом союза собирателей дерьма и знать, что твое выживание гарантировано наполнением машин для приготовления компоста на метановых утилизационных фабриках Бангкока? Но это опиумный сон; ни один желтобилетник никогда не попадет в закрытый клуб.
