Лоло достаточно давно в дороге, чтобы заметить, что Мэгги не больно-то хорошая собеседница.
Они с Трэвисом обмениваются ритуальными глотками воды из фляжек и вместе ставят лагерь. Рассказывают друг другу байки про Бюро рекламаций и уходят от темы, где кто корчевал тамариск, любуются видом опустевшего города внизу, извитыми его улицами и тихими домами, сверкающей нетронутой рекой.
И лишь когда солнце уже садится и они заканчивают жарить сороку, Лоло затрагивает тему, которая вертится у него на языке с самой минуты, как он увидел среди ветвей вычерненное солнцем лицо Трэвиса. Это против этикета, но он не в силах с собой справиться. Выковыривая из зубов кусок сорочьего мяса, он говорит:
– Я думал, ты ниже по реке промышляешь.
Трэвис косится на Лоло, и по этому подозрительному неуверенному взгляду Лоло понимает, что Трэвису попался скудный участок. Он, в отличие от Лоло, прост. Посадок не делает, страховку себе не обеспечивает. Не рассчитывает наперед, не задумывается обо всей этой конкуренции и как будет выглядеть тамарисковый эндшпиль, – и сейчас его уже начинает прижимать. Лоло слегка жалеет его – Трэвис ему симпатичен. Есть побуждение рассказать Трэвису свой секрет, но Лоло отгоняет эту мысль. Слишком высоки ставки. Водяные преступления – вещь серьезная. Настолько, что Лоло даже своей жене Анни не открывается из страха перед тем, что она разболтает. Как все наиболее стыдные преступления, кража воды – дело потаенное, и в тех масштабах, в которых работает Лоло, в лучшем случае он может надеяться на принудительные работы на Соломине.
Трэвис, ощетинившийся было от вторжения Лоло в его личные дела, успокаивается.
– Была у меня тут пара коров, но пропала. Кто-то увел, наверное.
– Далековато тут коров пасти.
– Ага. У меня по пути даже полынь сдохла. Биг-Дэдди-Драут моему участку здорово пакостит. – Он задумчиво пощипывает губу. – Хотелось бы мне этих коров найти.
– Наверное, к реке спустились.
Трэвис вздыхает:
– Тогда их наверняка гварды забрали.
– Застрелили с вертушки и зажарили.
– Калифорнийцы.
Оба презрительно сплевывают.
Солнце продолжает опускаться. На безмолвные строения города ложатся тени. Красным блестят крыши – рубины, украшающие синее ожерелье реки.
– Думаешь, там есть чего корчевать? – спрашивает Трэвис.
– Можешь спуститься и посмотреть. Но я думаю, в прошлом году все взял. И еще там кто-то до меня прошел, так что вряд ли много взошло.
– Черт. Ладно, может, на шопинг пойду. Хоть что-то с поездки поиметь, не с пустыми же руками возвращаться.
– Вряд ли там тебя кто-нибудь остановит.
Будто подчеркивая этот факт, вечернюю тишину разрывает стук лопастей гвардейской вертушки. Черная точка едва различима на фоне темнеющего неба. Вскоре она скрывается из виду, и стрекотание насекомых поглощает единственный след ее пролета.
Трэвис смеется:
– Помнишь, как гвардейцы говорили, что не подпустят мародеров? Я их видел по телевизору, со всеми их вертушками и «хаммерами», и все в один голос твердили, что будут защищать реку, пока не улучшится ситуация. – Он опять смеется. – Помнишь? Как они разъезжали там по улицам?
– Помню.
– Иногда я думаю, не надо ли было втупить с ними в драчку.
– Анни была в Лейк-Хавасу-Сити, когда там заварилась каша. Ты видел, чем дело кончилось.
Лоло поеживается.
– Да и вообще мало за что остается драться, когда тебе взрывают станцию очистки воды. Если из крана ничего не льется, долго ты на месте не просидишь.
– Ну, иногда я думаю, что все равно приходится драться. Пусть даже только ради гордости. – Трэвис показывает на лежащий внизу город, в темноте движения почти не видно. – Помню, когда землю там расхватывали, как горячие пирожки, и строились так, что едва успевали бревна подвозить. Торговые центры, парковки, жилые районы – да всюду, где только ровное место могли найти.
– Тогда этот город не звали Биг-Дэдди-Драут[10].
– Сорок пять тысяч человек! И никто из нас даже не догадывался. Я был агентом по недвижимости.
Трэвис смеется. Его смех – как заявка над самим собой, и обрывается быстро. Лоло кажется, что это скорее жалость к себе. Они снова безмолвствуют, глядя на руины города.
