Шестерка воронов

беспомощно размахивая ногами. Никто не стрелял – она нужна была им живой.

– Спускайся, Призрак!

Инеж сама не знала, откуда только у нее брались силы, но ей удалось затащить себя наверх. Она легла на крышку и попыталась отдышаться.

«Остался еще один». Но она больше не могла. Не могла встать на колени, не могла подтянуться, не могла даже перекатиться. Слишком больно. «Лезь, Инеж».

– Не могу, папа, – прошептала она. Даже сейчас ей было грустно его разочаровывать.

«Шевелись, – приказала она себе. – Глупо умирать в таком месте». Тем не менее голос в ее голове твердил, что бывают места и похуже. Она умрет здесь, на воле, в свете рассветного солнца. Умрет после достойной битвы, а не потому, что какой-то подонок устал от нее или потребовал больше, чем она может дать. Лучше умереть тут от собственного кинжала, чем с разукрашенным лицом и телом, закутанным в фальшивые шелка.

Чья-то рука схватила ее за лодыжку. Они забрались на контейнеры. Почему она не услышала их шагов? Неужели ее разум настолько отдалился от реальности? Она у них в руках. Кто-то перевернул ее на спину.

Инеж достала кинжал из ножен на запястье. В Бочке столь острое лезвие считалось милосердной сталью. Оно подразумевало быструю смерть. Лучше так, чем терпеть пытки Черных Пик или Портовых Лезвий.

«Пусть святые примут меня».

Инеж прижала кончик ножа ниже груди, между ребер – стрела в ее сердце. Затем кто-то до боли сжал ей руку, заставляя выпустить кинжал.

– Пока рано, Инеж.

Голос, напоминающий скрежет от трения камня об камень. Ее глаза распахнулись. Каз.

Он взял ее на руки и спрыгнул с контейнеров, подвернув больную ногу.

Девушка застонала, когда они упали на землю.

– Мы выиграли?

– Ну, я же здесь, не так ли?

Должно быть, он бежал. Ее тело больно билось об его грудь с каждым резким шагом. Он не мог одновременно нести ее и опираться на свою трость.

– Я не хочу умирать.

– Сделаю все возможное, чтобы найти тебе занятие поинтересней.

Инеж закрыла глаза.

– Продолжай говорить, Призрак. Не ускользай от меня.

– Но именно это получается у меня лучше всего.

Он обхватил ее крепче.

– Просто потерпи до шхуны. Открой свои чертовы глаза, Инеж!

Она пыталась. Перед глазами все плыло, но она могла разобрать бледный блестящий шрам на шее Каза, прямо под челюстью. Ей вспомнилась их первая встреча в «Зверинце». Каз платил Танте Хелен за информацию – биржевые советы, разговоры политиков, все, о чем трепались клиенты «Зверинца», когда пьянели или теряли голову, находясь в состоянии блаженства. Он никогда не посещал девушек, хоть многие из них с радостью отвели бы его к себе в комнату. Они утверждали, что при виде его у них мурашки бежали по коже, что его руки были навечно запятнаны кровью под этими черными перчатками. Но Инеж слышала возбуждение в их голосах, видела, как они провожали его взглядом.

Однажды ночью, когда он проходил мимо нее в гостиной, она решилась на глупый, отчаянный поступок.

– Я могу помочь тебе, – прошептала девушка.

Он окинул ее взглядом и пошел дальше, словно она ничего и не говорила. На следующее утро Танте Хелен вызвала ее к себе. Инеж ждала очередного избиения или чего похуже, но вместо этого обнаружила Каза Бреккера, опирающегося на свою трость с вороном и желающего изменить ее жизнь.

– Я могу помочь тебе, – повторила она теперь.

– Помочь в чем?

Инеж не могла вспомнить. Ей нужно было что-то ему рассказать. Но это уже не имело никакого значения.

– Говори со мной, Призрак.

– Ты вернулся за мной.

– Я защищаю свои инвестиции.

«Инвестиции».

– Как я рада, что испачкала тебе кровью всю рубашку.

– Запишу это на твой счет.