В этот вечер я засиделся у Ендимера допоздна и услышал от него еще одну историю, которая, по-видимому, родилась вскоре после взятия русскими Казани. Что тут правда, что вымысел — судите сами…
Однажды старейшина чувашского селения по имени Сарри-батор ушел со своими воинами в поход. А в это время напали на село данники казанского хана: дома разграбили, жителей увели в рабство.
На обратном пути Сарри-батор узнал о несчастье и приказал своим воинам догнать ханский отряд.
В темном лесу чуваши настигли ханских слуг и разбили их, а сельчан своих вызволили.
Дважды в том тяжелом году нападали ханские отряды на села чувашей, несли с собой смерть, плен и разорение.
Решил Сарри-батор идти в Московию, туда, где, по словам купцов, стояли каменные города, а воины имели ружья, поражавшие громом и молнией.
— Попросим у царя помощи, — сказал он послам, — мы готовы перейти в Московское подданство, чтобы жить спокойно, в мире и согласии.
День проходил за днем, ночь за ночью, а от Сарри-батора не было вестей, и сам он не возвращался.
— Не случилась ли какая беда, — качали головами седобородые старцы. — Что-то долго их нет.
— Сам великий Киреметь[50] покарал дерзких за то, что осмелились ехать в страну нечестивцев, — говорили те, кто не желал союза с Московией и хотел склонить народ на сторону хана.
— Не может Киреметь покарать ходоков, — стояли на своем старцы. — Боги благословили батора.
Они говорили правду. Перед дорогой жрецы принесли жертву Киреметю: сварили тайын-сыра — священный напиток. Потом отвели быков в священную рощу, где были молельни — Киреметь-карди.
Старшина, жрец и мачавар-смотритель помолились на восток. Потом к ним привели одного из быков. Жрец зачерпнул расписным ковшом воды и плеснул на животное.
— Принимай наш дар, великий и добрый…
Но бык как ни в чем не бывало продолжал перемалывать свою жвачку.
— Уберите его, — сказал шепотом жрец, — не принимает его Киреметь.
Подвели другого быка. Этот, как только на него попала вода, тряхнул головой, замахал хвостом.
Люди облегченно вздохнули.
Вскоре алая бычья кровь залила траву. На нее вылили еще тайын-сыра. Быка освежевали, тушу разрезали на куски.
— Пусть будет у Киреметя, — начал жрец, — пусть будет у Валем-Хози[51], пусть будет у Илькумера, Михебера[52], пусть будет у Вылах[53] добрый тайын-сыра и наш чюк… Пусть насладятся.
К обеду послы съели все мясо, выпили тайын-сыра, снова помолились, встали на колени лицом к востоку. Потом стали разглядывать священное дерево: что им ответит Киреметь? Если он недоволен, на дереве покажутся два пера, а даст согласие — одно. Но бывает, что ему безразлична людская затея, тогда он вообще не даст о себе знать.
Вдруг кто-то крикнул:
— Смотрите, вот, вот! Добрый Киреметь с нами!
И впрямь, на священном дереве белело одно-единственное гусиное перо. Оно говорило людям: боги одобряют начатое дело.
Вот почему мудрые старцы надеялись, что Киреметь побережет послов.
Однако тревожились и стар и мал. Уже подумывали, не послать ли гонцов, пусть разузнают, что там и как.
Но тут разнеслась весть:
— Едут!
Воротились послы с подарками и царской милостью. Сарри-батор рассказал старейшинам, что русские рады союзу, потому что сами терпят много бед от ханских набегов.
С этого времени никто больше не уводил насильно юношей на ханскую службу, не увозил чувашских девушек, разлучая с родными.
Но так продолжалось недолго. Однажды пронесся слух, что новый казанский хан, жестокий Едигер, грозится отомстить всем, кто отпал от Казани и
