– Дзень добрий, ясновельможный пан!
– Дзень добрий, стара пани! Чем мох бы помоч?
– Желам от вас знат наилепший шлях до славной Варшавы, так, чтоб Вислу переплыть и с русалкою ихней на мечах николи не браниться.
Я так понял, что на польском наша милая старушка говорит весьма условно, но главное, что её хоть как-то понимают.
– Пани едет с камрадами з Бресту?
– Не, я-то з миста Лукошкино, – храбро закрутила бабка. – Ми все ест милиция, полиция, органы по службе, кавалерия, шаблюки имеем. Так что, шановний пан офицер, за Бога рубиться или Матке Боске молиться?
Пограничный поляк на наших глазах несколько подзавис. Я бы на его месте, честно говоря, вообще сдался.
– То вы з Руси? Не з Бресту?
– А в чём проблема-то?
– Они там все едят… как-то хуморно, а… кор-то-пфэль! – пошутил он.
– И чё тут смешного-то, а? Сей же час обоснуй мне, морда твоя нахальная! Я ить тут жила в лесах, я за белорусов могу и коленом под зад заехать, и бритвою полоснуть…
Бедный шляхтич, или как их там называют, спал с лица. В общем и целом всем вдруг стало ясно, что наша бабушка-экспертиза готова грудью встать за малую Брестскую крепость и никогда никому не позволит ни смеху, ни издевательств по этому поводу.
Лично я просто не знал, что сама Баба-яга искренне, от всей души, пребывала в незыблемой уверенности – земли Великой, Малой и Белой Руси относятся к её ведомству. Типа она там живёт, а потому контролирует, защищает, крышует и всё такое.
– Пше прошу, пани, – догадался пограничник. – Я мог бы познац вас?
От таких слов, чего бы они ни значили, Яга растаяла вмиг. Меж тем молодой поляк подал ей руку, помогая сойти с крылечка, сопроводил в сторонку. Он галантно расстелил свой плащ на траве, она кокетливо присела, поправляя платочек и скрипя костяной ногой.
Таможенник закрутил короткие усы и, явно флиртуя, предложил старушке наливное яблочко. Баба-яга столь же игриво достала из-за пазухи бутылочку малиновой наливки.
– Вот же как он, павлин варшавский, перед ней весь хвост распускает, – завистливо пробормотал Митька, глядя через мою голову в окно.
– Ничё, ничё, от тока как он руки распускать начнёт, так мы втроём выйдем да православным кулаком с божьей помощью ему по сусалам католическим и наваляем, – мстительно размечтался дьяк.
Я несколько удивлённо обернулся к обоим.
– Не понял, а что это у вас за странное предубеждение к полякам?
– Как, а вы же разве не знаете?! – в голос возопили граждане Лобов и Груздев.
– Ну-у, допустим, нет…
– Да ихняя пьяная Польша завсегда нас притесняла, культурно выражаясь. Ляхи они и есть! Веру свою католическую везде насаждают, попам нашим жениться запрещают. Говорят, вы в навозе живёте, а сами всё добро подчистую под себя гребут! Мы-де холопы и хамы, а у них любой малый шляхтич может самому королю на сейме рот затыкать! Чуть ихний Сигизмунд слово против скажет, так они его под зад коленом и в дальний Кряков! Пиво, правда, хорошее варят, но зато доброй водки у них нет! Нету, на-кась выкуси! На границы наши зарятся, преференций всяческих требуют, извинений невесть за что, ещё льгот торговых, а сами к нам то с турками, то с немцами, то с французами так и лезут, так и лезут, ровно тараканы какие…
– Ясно, – спокойно поправив фуражку, вздохнул я. – Ничего нового, ничего толкового, всё на эмоциях, всё по штампу. Не цепляет.
– Дак вы только гляньте попристальнее, как он ей на ухо приятности шепчет, а Бабуленька-ягуленька ажно в смехе так и заходится, – скрипя зубами, буркнул Митяй. – От нутром чую, что энто он ей про нас всяческие гадости рассказывает. Вроде того, что у вас планшетка толстая, а у Филимона Митрофановича прыщ зелёный на носу зреет.
Я даже не стал отвечать на эту чушь, особенно по поводу планшетки. Да, пока были у наместника, я, не скрываясь, сунул туда пару круассанов. Кстати, для того же Мити!
Теперь не дам. Будет знать, как мою любимую планшетку толстой называть.
Меж тем переговоры Яги и молодого польского офицера закончились вместе с наливкой. Она подошла к избушке, поднялась по лесенке, изрядно приподнимая подол, чтоб не навернуться.
– Никитушка, вниз спустись. Тебе пан Тадеуш руку пожать хочет.
– Не ходите, Никита Иванович, отец родной, – опять дружно кинулись ко мне в ноги Митька с дьяком. – Да плюньте вы ему с крыльца на шапку и бежим! Не попустим нашей святой веры послабления! Не дадим наши духовные скрепы поганым католикам на поругание-е.
Я молча кивнул нашей эксперт-криминалистке, строго зыркнул на визжащую оппозицию и, так же не говоря дурного слова, быстро сбежал по ступенькам вниз.
– Лейтенант милиции Ивашов, Никита Иванович, честь имею.
