отчётливое противостояние украинцев и поляков. Посмотрим.
Поляк – поджарый, хорошо сложён, на вид полусредневес.
А вот и любимец публики. Вес и рост примерно такие же, как у противника, но руки длинные, движения уверенные, взгляд… Нет, глаз отсюда не разглядеть. Саблин протиснулся поближе к рингу.
Гонг.
Поляк примеривался, постреливал передней, левой, слабейшей рукой. То, что американцы называют джебом. Правую, более сильную, пока приберегал. Тарзан же, державший руки низко и свободно, легко уходил от ударов, чуть отбрасывая назад корпус, убирая голову. Соперник не доставал его.
Чувство дистанции украинец имел отменное. Лёгкий отшаг, уклон – все буквально на миллиметры – и кулаки поляка пролетают мимо. В лучшем случае «мажут» по плечам или по вовремя подставленным перчаткам. И вот Тарзан взорвался. С обеих рук: снизу, сбоку, в голову поляка, по корпусу, опять в голову. Удары сыпались под неожиданными углами, от каждого попадания голова поляка дергалась, как у китайского болванчика, и невозможно было предсказать, какой рукой ударит украинец в следующий момент.
Такого хорошего бокса Саблин не видел давно. Тарзан имел своеобразную и очень действенную манеру боя. При этом он не забывал о защите и не позволял сопернику достать себя хотя бы одним ударом. И ещё Саблин заметил, что Тарзан не завершает атаки, как говорят боксёры, отпускает противника. Играет с поляком как кошка с мышкой.
К четвёртому раунду лицо польского боксёра заплыло, над бровями с обеих сторон появились рассечения, кровь заливала глаза и мешала бойцу видеть ринг. Но никто и не подумал останавливать бой. Секундант в перерывах лишь вытирал кровь полотенцем и прижимал к рассечениям ватные шарики.
Если предстоит драться, надо будет привести своего секунданта, сделал вывод Саблин. Урядникова. В конце концов, денщик он или нет?
Тем временем на ринге происходило уже форменное избиение. Поляк потерял способность сопротивляться, руки его то и дело безвольно обвисали вдоль тела, голова моталась под ударами украинца. В боксе такое состояние называют «стоячим нокдауном», и рефери в этом случае просто обязан остановить бой. Или, на худой конец, секундант бросает на ринг полотенце, мол, сдаёмся. Ни того ни другого не происходило, и Тарзан бил беззащитного противника почём зря. Толпа ревела.
Наконец поляк рухнул, заливая ринг кровью.
Победитель подбежал к канатам, запрыгнул на нижний и поднял руки в знак своего триумфа. Всё это происходило с ближней к Саблину стороны ринга. Иван смог получше разглядеть Тарзана и вздрогнул. То-то померещилось ему нечто знакомое в начале кровавого представления, когда бойцы только вышли на ринг. Теперь он видел лицо, глаза украинца, его оскал, означающий, наверное, довольную улыбку…
Такие лица были у оуновцев на Зелёной улице. Такие же глаза целились в него во время перестрелки на крыше «сержантского» дома, такие же оскалы он видел, когда бандиты сдавались и бросали оружие.
Умом Саблин понимал, что чётко разглядеть противников – тем более выражения лиц – во время боя он не мог физически. Расстояние, нервное напряжение, свистящие над головой пули, вынуждающие постоянно пригибаться, – где тут углядеть выражение глаз! Но уверенность была настолько полной, что не оставалось места сомнениям, и, ведомый этим своим иррациональным, но абсолютно точным знанием, поручик готов был показать под присягой: да, вот такие же были у них тогда рожи.
Нет, Тарзан не мог быть в тот день на Зелёной, а те, кто были, сидят в казематах Цитадели или повешены. Но торжествующий оскал бойца бросился в глаза, разбередил память, резанул по сердцу, и Саблин понял – попал он как раз туда, куда нужно.
На передовую своей личной войны.
3
Теперь Саблин ежедневно, с утра, уходил в зал. Генерал сам сказал, что он не под арестом. Его превосходительство не желает видеть поручика?
Извольте. И Саблин под генеральские грозные очи не попадался. Со второго дня начал водить с собой Урядникова, представив прапорщика (понижение боевого товарища в звании поручик не признавал) не кем иным, как своим спарринг-партнёром и секундантом в возможных боях.
Всю первую половину дня они работали в зале, потом кушали в буфете. Фёдор, проникшись симпатией к русским, готовил горячие блюда – антрекоты и бифштексы. После обеда следовал отдых, потом занятия на расслабление и концентрацию. А там наступало время боёв, гренадеры шли в зал и внимательно следили за поединками.
Через три дня Саблин многое узнал о Клубе, как говорили завсегдатаи. Помимо Тарзана из украинцев славился Лось, средневес с поставленной техникой и сильным ударом, и ещё Слон. Тот оправдывал своё прозвище на все сто. Безусловный тяжеловес, Слон мог ударом кулака сломать пополам двухдюймовую доску. Обоих Саблин видел в ринге и сделал выводы. Однако поляки, о которых говорил буфетчик, пока не объявлялись, их ждали к субботе.
Ивана Ильича радовал образовавшийся вокруг него вакуум, некое разреженное пространство. Его не искало начальство, и никаких приказов о переводе не поступало. Директор Клуба не появлялся. Стефан сказал, что пан директор сейчас занят, но пусть это не волнует русского боксёра. Поскольку Саблин не берёт тренера и имеет своего спарринг-партнёра, то и денег нужно будет заплатить немного. Такой невеликий долг вполне может подождать.
Поручик с удовольствием нагонял физическую форму. Свои приёмы и технику Саблин старался пока особо не демонстрировать. Тем более что часы они
