нами. В этой атаке Степняк получил удар копьём в правый бок. И хоть рана оказалась не глубокая, как потом выяснилось, но это тоже был удар, заметно ослабивший наш отряд.
Вокруг нас троих к тому времени уже сформировался тоже достаточно сильный отряд из трёх-четырёх десятков пеших и конных поселковых мужиков, пробивавшихся малыми группками ко второму укреплению.
Оглядевшись по сторонам, я махнул рукой Хорьку, привлекая его внимание. А когда он подобрался ко мне поближе, крикнул:
— Возьми с собой человек пятнадцать и гоните обратно к воротам. Боюсь, те, кого не добьём, постараются скрыться. Заприте ворота и никого не выпускайте! Понял меня!?
— Понял! — отозвался тот и, развернув коня, начал отбирать группу людей, в основном — пеших. Собравшись вместе, они быстрым шагом кинулись назад по улице, к воротам.
Уж не знаю, на что рассчитывали горцы, в количестве неполных двух сотен наскочившие на посёлок, однако набег для них закончился неудачно. Главной их ошибкой было то, что не покончив окончательно с защитниками посёлка, они кинулись по своей разбойной привычке грабить дома. В результате половина их ударной мощи растеклась по всему посёлку. И лишь немногим больше сотни продолжали вести бой с закрепившимся на второй линии обороны поселковым ополчением. Это и позволило нам сначала разделаться с этой, наиболее боеспособной частью налётчиков, а уж потом взяться и за остальных.
Горцев перебили почти всех. В плен было взято десятка три, не больше. Да и те в большинстве своём были ранены или оглушены в бою.
Правда, следует признать, что и поселковые понесли немалый урон. Три десятка убитых воинов и с полсотни раненых разной степени тяжести. Но гораздо больше погибло и получило ранения женщин, детей и стариков, не успевших укрыться за спинами своих защитников. Порубленные мечами и топорами, истыканные стрелами и копьями, растерзанные, они лежали на улице и во дворах, на порогах своих домов и под заборами, представляя собой невыносимое зрелище человеческой жестокости и распространяя приторный запах смерти.
…Мы с Будиром, тоже получившим ранение в голову, стояли у храма, куда сносили всех убитых деревенских жителей, и обсуждали, что же делать с пленными, когда ко мне подошёл Цыган. Его левая рука, перетянутая окровавленным куском холста повыше локтя, покоилась на перевязи, перекинутой через плечо.
— Что это у тебя? — спросил я, кивая на руку.
— Да, — слегка поморщился он, — стрелу поймал.
— Остальные как?
Цыган неопределённо качнул головой и, отводя глаза в сторону, тихо сказал:
— Сержант, там… это… Одуванчик…
— Что? — враз севшим голосом спросил я, предчувствуя недоброе.
— В общем… не успели мы…
— Показывай! — крикнул я, бросаясь к коню.
… На полном скаку ворвавшись во двор дома Линики, у которой ночевал Одуванчик, я на ходу спрыгнул с седла и кинулся к двери. На пороге едва не споткнулся об лежащего навзничь горца, походя отметив торчащий из его груди арбалетный болт. «Хороший выстрел!» — мелькнуло в голове. В коридоре лежал ещё один, свернувшись калачиком и зажимая широкую колотую рану в животе. Рядом с его уже остывшим телом валялась пика, до половины измазанная кровью.
Перешагнув через труп, я вошёл в комнату. Там уже находились Циркач и Дворянчик, молча стоявшие у дальней стены и не рискующие смотреть мне в глаза. А за что мне их винить? Они сделали, что смогли. И не их вина, что горцы оказались проворнее. И вовсе не на них смотрел я сейчас, а на ту картину боя, что разворачивалась передо мной, по мере того, как я оглядывался по сторонам.
Судя по всему, спавшие в доме проснулись от ударов в запертую изнутри на засов дверь. Это горцы, пытаясь ворваться внутрь, ломали её топорами.
Одуванчик успел накинуть кольчугу прямо на исподнее бельё и натянуть сапоги. Зарядил арбалет и придвинул тяжелый стол, сбитый из дубовых досок, к двери, ведущей в комнату.
Подруга его тоже успела накинуть на себя платье и взяла в руки пику Одуванчика.
Когда горцы взломали дверь, парень вогнал арбалетный болт в первого же, кто сунулся в коридор. С остальными он бился уже мечом. Линика, похоже, умудрилась достать пикой того самого, что сейчас валялся в коридоре с дыркой в животе. Потом пику у неё, скорее всего, перехватили и она осталась без оружия.
Напирая на Одуванчика, горцы сумели оттеснить его от двери и отбросили стол в сторону. При этом потеряли ещё одного. Вон, в углу валяется с перерубленным бедром. Кровью весь истёк. От того и помер. Ещё одного Одуванчик сумел достать, уже дерясь с ними в комнате. Это был его последний успех. После этого уже они достали его. Какой удар он получил первым, и не разберёшь, но порубили его сильно.
А уж после этого добрались и до Линики. Её они взяли ещё живой.
