больших глубин. Берега этого моря в основном принадлежат нашему противнику, мы рассчитывали на время укрыться в одном из портов нашего союзника Болгарии, но, как стало известно из перехваченных радиограмм русских, они в этот раз не отступятся и будут нас преследовать, где бы мы ни укрылись. Так как ни один болгарский порт не защищен в достаточной мере от обстрела с моря, и там нам не уберечь свой корабль, ничего не оставалось делать, кроме как прорываться в пролив. Из переговоров между русскими кораблями стало известно, что к проливу стягивается почти весь русский флот. Если мы не поторопимся, то максимум через два часа будет поздно. Тщательно погасив огни, без малейшего проблеска света сейчас мы крадемся под самым берегом как темная, призрачная тень. А из-за того, что идем под берегом, в любой момент можем налететь на мель или скалу, а больше всего у нас шансов налететь на русскую мину, которых тут сотни. Но и русские корабли где-то рядом, и они ищут нас. С наблюдательных постов повсюду внимательно всматриваются в темноту десятки зорких глаз, вдруг где-то мелькнет огонек или силуэт вражеского корабля. Корабль готов к бою, орудия развернуты по-боевому, и каждой башне отведен свой сектор обстрела. На боевых постах все находятся в наивысшей готовности, и в любой момент корабль готов открыть огонь. Но сейчас корабль следует безмолвно, и ничто не выдает ту таинственную жизнь, которая кипит внутри его отсеков. Только монотонный плеск воды, разрезаемой форштевнем, раздается в тишине. Еще немного осталось, час хода – и мы в безопасности. Помоги нам Бог напустить туману в глаза русским наблюдателям, чтобы они нас не заметили и позволили проскочить. Ситуацию благоприятной не назовешь. Идем в неизвестности, и быть готовым нужно ко всему. Странно, мы раньше проклинали темноту, а теперь с надеждой смотрим на небо, желая отсрочить восход луны, чтобы ее предательский свет не выдал нас».
Германскому линейному крейсеру оставалось совсем немного пройти до спасительного пролива, когда по левому борту впереди носовой башни прогремел мощный, ужасный взрыв. Чудовищный грохот и рев прокатились по всему кораблю, словно он на полном ходу выскочил на берег. В тот же миг корабль от гидравлического удара немного подбросило в воздух, многие не удержались на ногах, упали, но тут же вскочили снова.
– Всем оставаться на своих боевых постах. Задраить водонепроницаемые переборки. Доложить о повреждениях, – отдал приказ командир.
Через несколько минут Аккерман получил полный доклад о повреждениях корабля, и он выглядел оптимистично. Мина пробила дыру в третьем отсеке, который полностью затоплен, также из-за нарушения водонепроницаемости переборок вода поступает во второй и четвертые отсеки, где ее пока сдерживают. Корабль принял не менее шестисот тонн воды, осадка носом увеличилась на девяносто сантиметров и теперь составляет девять с половиной метров. Есть погибшие и раненые. Это повреждение ненамного снизило боевые возможности корабля. Правда, ход пришлось уменьшить.
«Это уже третий подрыв на русской мине за время пребывания на Черном море, и по всему видно, не последний», – с огорчением подумал Аккерман.
Но тут пришло сообщение от радиотелеграфистов, которое еще больше испортило настроение, – совсем рядом работает радиостанция русского корабля.
– Они увидели вспышку при взрыве мины и теперь наводят свои корабли на нас.
– Усилить наблюдение за морем, орудийным расчетам быть готовым открыть огонь. Развернуть башни на борт.
Пришлось вновь увеличивать скорость до двадцати узлов и надеяться, что переборки выдержат давление воды, иначе не проскочить оставшееся расстояние до пролива.
– Русский миноносец по левому борту, расстояние пять кабельтовых, – раздался отчаянный крик.
Эсминец, когда его заметили, выходил уже на параллельный курс.
Возможно, орудия «Гебена» открыли огонь по нему за мгновение до того, как была отдана команда. Уже вторым залпом эсминец был поражен, потом попадания пошли чаще. Он пытался отвернуть в сторону. Было видно, как на нем разгорается пожар и его скорость заметно снизилась, но его орудия не переставая стреляли, поражая корабль в борта и надстройки.
«Успел он выпустить по нас торпеды или нет, – проносились мысли в голове Аккермана. – У них очень много торпедных труб, если он успел задействовать их все, то сейчас в нашу сторону должно двигаться не менее десятка смертоносных торпед. Нам даже не отвернуть, берег близко, и можно налететь на мель, а если повернуть на эсминец, то торпеды достигнут нас быстрее».
– Лево на борт, – крикнул командир «Гебена», и в тот же миг корабль содрогнулся.
Где-то в корме прогремел взрыв, крейсер завибрировал, и его непроизвольно повело влево. Все же он успел выпустить торпеды, и одна уже попала, значит, сейчас должны быть еще попадания.
Но прошло несколько секунд, и больше ничего не происходило, за исключением того, что вибрация прекратилась, но корабль стал терять ход и крениться на левый борт.
Поступил доклад из турбинного отсека, что левый вал поврежден, пришлось остановить турбину, через сальники в отсек поступает вода, но насосы пока справляются.
Адмирал не вмешивался в действия командира крейсера, а просто с каким-то восхищением наблюдал за расстрелом русского эсминца, который интенсивно горел и оседал кормой в море. Вода плескалась уже у кормового орудия, но русские комендоры продолжали из него стрелять, несмотря на то что корабль вот-вот пойдет на дно. Еще одно удачное попадание, и над русским кораблем взлетел столб пламени, он окончательно остановился. Теперь ему одна дорога – на дно. Но он успел сделать свое черное дело – «Гебен» лишился одного вала, а с этим и скорости. Но тут крейсер еще раз содрогнулся от жуткого удара, вода стеной поднялась как раз напротив носовой надстройки, а потом обрушилась на нее. Все, кто были в это время на открытых постах,
