просыпаясь по утрам, ты первым делом думаешь о своих обидах и горестях. И вчера ночью, услыхав у себя во дворе крики, ты снова первым делом вспомнила о себе, представила, как пусто и тоскливо тебе будет без привычного ухаживания магистра. Так как опознала в лазутчике Вайреса и решила, будто Вельена его убила.
— Не я одна так решила, — сквозь слезы прорыдала Дирна.
— Но лишь тебе одной было точно известно, что он никогда не приходил в твой дом по ночам, и зная характер магистра, ты могла бы легко догадаться, что он никогда бы не стал тебя позорить при гостье, — сурово выговаривала матушка, поражая меня осведомленностью в таких деталях. — Однако ты снова подумала в первую очередь о себе, поспешив напрасно обвинить Вельену.
Мне стало ясно, куда она клонит, и теперь я опасалась только одного — что этот фокус не сработает.
— Но ведь это не преступление? — вмешался в моральную порку стиснувший зубы от негодования Вайрес. — Многие люди в первую очередь думают о себе. Даже пословица есть — про свою рубаху.
— Ты неправ, сын мой, — печально смотрела на него монахиня. — И путаешь сейчас два совершенно не похожих чувства. Первое — забота о самосохранении — заложено в нас изначально, дабы уберечь от безумств и бессмысленных геройств, и те, у кого оно по какой-то причине ослабло, обречены на гибель. А вот второе — уродливо разросшееся себялюбие, — наоборот, приводит к гибели всех, кто окажется слишком близко к человеку, не умеющему ценить и беречь никого, кроме себя. Именно поэтому святые обеты, дающиеся при свадебном ритуале, особо подчеркивают незыблемую верность супругу и в горе, и в счастье, но многим в тот радостный момент они кажутся просто красивыми словами. И именно потому, едва столкнувшись с настоящей трудностью, они так легко предают самого близкого человека, а после ищут оправдания своей жестокости и подлости.
— О-о… О… — в голос зарыдала Дирна и опрометью бросилась прочь из дома.
— Никогда не думал, — процедил Вайрес и побежал следом за ней.
— Вели, — осторожно дотронулась до моей руки молча сидевшая между мной и Кэрдоном принцесса, — а разве можно так… ножом по ране?
— По нарыву, — успокаивающе погладив ее пальцы, вздохнула я. — Старинному и безнадежно запущенному. Она ведь постоянно казнится сама и изводит своими страданиями всех близких, но русла, в которое могла бы направить нерастраченное тепло души, найти никак не может. Привыкнув к своим терзаниям, опасается шагнуть навстречу любви Вайреса. Но теперь, когда ее душу жгут хоть и справедливые, но чрезмерно жестокие обвинения матушки, Дирна будет все свободное время думать только о них, а не о давних ошибках. Станет мысленно спорить, попытается доказать неправоту Мелисанты и постепенно начнет жить, а не мучиться. Ведь она давно уже другой человек, только сама этого пока не осознает.
— Спасибо, Вели, — устало кивнула настоятельница. — Ты все понимаешь правильно. А ей мы поможем, сестры постараются свести ее с самой настрадавшейся и светлой душой из сироток, только измаявшиеся сердца умеют ценить тепло и заботу.
— Как я ошибался, — удрученно покачал головой Доганд. — Но об этом потом. Сейчас я поведаю вам несколько старинных тайн, хотя хотел бы рассказать о допросе гоблина. Однако он пока упорно молчит. А его местные сообщники знали лишь часть правды, преподнесенную с таким коварным лукавством, что отказаться смог бы лишь маг, не имеющий обычных человеческих слабостей, а от них не спасает даже трехслойная защита Саркана.
— А вот Танрод отказался, — выдохнула я истину, к которой пришла за почти бессонную ночь.
— Потому он и главный дознаватель, — веско изрек верховный магистр, устало откидываясь на спинку кресла.
— Но права жениться все же не заработал, — сердито фыркнула Онгильена.
— По закону Саркана в этом вопросе все равны, однако уже подписано решение совета признать союз Ледхара действительным. — Доганд взглядом попросил прощения, полагая, что меня очень волнует мнение совета. — Скоро поклонники Вельены начнут стаскивать свои букеты к ее калитке. Кстати, Кэрдон, ваш вопрос также решен. Уж не знаю, как удалось герцогине Дирзо уломать императора, но почти в полночь от нее пришло сообщение: «Его императорское величество одобрил союз дочери с магом Саркана. И приглашает Сангирта на должность придворного мага».
— Мы будем жить там, где и Вели, — неожиданно проявила врожденную властность моя звездная сестрица. — С фрейлинами и придворными дамами я отныне не разговариваю.
— Вытащим Рода и все решим, — поторопила я взглядом верховного магистра.
— Если эти тайны не для моих ушей, то я могу уйти, — открыто сообщила Мелисанта. — Тем более что все равно собиралась перебраться в свой дом. За Вельеной теперь присмотрят ее высочество с мужем.
— Не нужно уходить, — уверенно мотнул головой Доганд. — Вы отныне полноправный и далеко не рядовой житель Саркана, а те легенды, о которых я собираюсь рассказать, здесь слышали даже дети. Правда, самых достоверных и важных подробностей не знает почти никто, но за вас поручилась Вельена, а ее слово после вчерашнего происшествия имеет особую силу. Далеко не каждый решился бы, рискуя собой, разоблачить опасного шпиона. Тот факт, что Вельена рисковала сознательно, засвидетельствовали два десятка старших магистров, все мы отчетливо увидели возникшее вокруг нее зеркало, прежде чем она заявила о лазутчике. Но сейчас я хотел говорить не об этом. Всем известно, как достался Саар-кан магам человеческой расы, но почти никто не ведает, кому он принадлежал до гоблинов. Лишь несколько магистров знают, насколько правдивы ставшие сказками легенды о древних катакомбах.
— И вы не боитесь доверить нам эту тайну? — нахмурилась бывшая монахиня.
— Вам — нет, — невесело усмехнулся магистр. — Вот в присутствии простых жителей пока говорить об этом не рискну, иначе очень скоро слухи
