— А я слежу, девушка, — ничуть не обиделся тот, поворачивая машину на дорогу.
— Ты, правда, забыла обувь? — несколько обескураженно спросила я, не почувствовав подвоха.
Вроде бы Нинка при полном параде: умело накрашенная, облаченная в новенькие узкие черные джинсы и трикотажную нежно-серую тунику, которая словно кричала, что была куплена в бутике и подчеркивала достоинства фигуры Нинки. На тунике в свете вечернего солнца, проникающего сквозь окна машины, блестела и переливалась длинная нитка черного жемчуга. Этот же камень был и в ушах блондинки.
Подруга повернула лицо ко мне и выдала гневную тираду:
— Ты что, совсем того? Катя, ты вообще понимаешь, что ты иногда морозишь? Я вышла из дома без туфель! В плюс десять! Какая смешная шутка! Я тут спешу на самую важную встречу в моей жизни, а ты мелешь ерунду! Да, Катенька, да, я вышла босиком! А это, — потрясла она в воздухе черной изящной туфлей на огромном каблуке, — это я в машине нашла! Дяденька-водитель это, наверное, носит!
Дяденька-водитель оглянулся, увидел туфлю и тут же запротестовал:
— Нет-нет, это не мое!
— Это не его! — как маленькому ребенку сказала мне подруга. — Как думаешь, чье тогда?
Я спокойно улыбнулась ей. Хорошо, что Нинка нервничает и злится по пустякам. Если бы она до сих пор на меня обижалась, то вообще бы всю дорогу молчала. А ссориться с подругой, тем более из-за какой-то ерунды, мне совсем не хотелось.
— Так что с тобой? — вновь спросила я.
— Мозоль натерла, — коротко ответила подруга.
— Когда успела? — изумилась я. — Ты же утром была нормальная.
— Я и сейчас нормальная. Я, как ушла от тебя, решила пробежаться по магазинчикам. Полечить шопингом свои несчастные нервы. Видала? — ткнула себя в грудь Нинка. — Классная штука, туника из легкого французского трикотажа, последняя коллекция «Элизабэт Мэйлер». Но не об этом речь. Я купила себе новые туфли, — с ненавистью ее глаза уставились на предмет обуви, который подруга до сих пор сжимала в руке. — И прямо в магазине их надела. Решила разносить. А они… мне мозоль натерли, эти чертовы калоши! — она с размаху ударила ни в чем не повинной туфлей по мягкому сиденью.
Водитель опять оглянулся — наверное, хотел удостовериться, что его транспортному средству не принесли вреда действия странной длинноволосой блондинки.
— Бедная, — искренне посочувствовала я Нине, — сильно натерла?
— Сильно. До крови. И, главное, когда? В такой важный день! Но ничего, даже если обстоятельства против меня, я не сдамся! Проклятые туфли. Проклятый бренд. А чертов продавец меня убеждал, что они удобные и кожа в них мягкая! Ага, мягкая! Как наждачка.
Далее Нинка, потирая вытянутые ноги, сообщила мне, привычной ко всем ее ругательствам, и водителю, который немного опешил, в какое место она запихает наждачную бумагу бедному продавцу, куда вставит ему злосчастные туфли и почему заставит съесть его то, что не удалось в него же засунуть.
Выговорившись, она закашлялась от переизбытка эмоций. Я с сочувствием посмотрела на подругу.
— Нин, а чего ты другие туфли-то не обула, чтобы не так больно было? — поинтересовалась я.
— Мне одинаково больно во всех моих туфлях.
— Может быть, нужно было надеть балетки?
— Ненавижу их. Не понимаю обувь без каблуков, — поморщилась она, выуживая из сумки зеркальце в тонкой серебряной оправе.
— Кроссовки тогда можно было бы. — Не успокаивалась я.
— Нельзя! Я же не дура, чтобы под такую одежду спортивную обувь надевать. Ой, Катя, в тебе — бездна вкуса. Тебе только трусы носить на голове осталось.
Я обиделась. Подруга, не замечая этого, принялась подводить и без того щедро накрашенные светло-розовой помадой губы.
— Ты меня слезно уговаривала поехать, а теперь обзываешься, — укоризненно ответила ей я. — Ты забыла?
— Да ладно тебе, Катька. Кстати, я же сказала тебе одеться получше. А ты что напялила? Мы на рок-концерт идем или на твое собеседование в госструктуры?
— Отстань.
Я внимательно оглядела себя: расстегнутая бежевая куртка, черный жакет со вставленной косой молнией и белым воротником-стойкой, черная же прямая юбка чуть ниже колен. Вполне официальный костюм, я в нем обычно на экзамены хожу, чтобы преподаватели относились ко мне, нерадивой студентке, немного серьезней.
— Ну, журналисты же должны одеваться во что-то официальное, — осмотрела я еще раз собственную одежду. Чисто, опрятно и, как мне кажется, элегантно. Чего ей опять не нравится?
На это она лишь фыркнула:
