транспорте.
Люди начали ругаться с девушкой, и она не выдержала напора.
Как только двери автобуса распахнулись, блондинка с пакетами вырвалась на свободу с выкриком:
– Ненавижу брюнеток, тупые твари! Все из-за тебя! Автобус дураков!
Пассажиры грохнули. Кондуктор, похрюкивая, бросила вдогонку:
– Неча тебе ездить тады на таком авто, дура пакеточная! Хорошим людям настроение портить! Автобус дураков – вишь ты.
– Хорошо, что не корабль, – сказал кто-то начитанный.
– Что еще за корабль? – захотелось тут же знать его соседям, и в следующие двадцать минут половина пассажиров могла послушать развернутую лекцию, посвященную поэме Себастьяна Бранта, известной тем, что в далекое Средневековье она обличала пороки общества…
Домой я пошла далеко не сразу – дождь уже закончился, и я, мокрая, купив шоколадку и газировку, ту самую, которой некоторые моют унитазы и кастрюли, села на сухую лавочку под навесом, размышляя, размышляя, размышляя… Ни к чему толковому я не пришла, лишь еще больше попортила себе нервы.
– Катрина! – оторвал меня от собственных мыслей знакомый голос Томаса. Он, точно такой же мокрый, как я, вероятно, возвращался домой со студии и тоже попал под дождь. Ну просто не почтенный глава какого-никакого семейства, а незнамо кто: с растрепанными волосами, забранными в небрежный хвост, в мрачной футболке, на которой зловеще алело название одной известной метал-группы, с рюкзаком за плечами, в молодежных кедах и в черных джинсах с рваными коленками. Все думают, что это специальная дизайнерская, так сказать, задумка, но на самом деле все порвалось само собой. Леша по этому поводу даже шутил, что у его старшего брата волшебные коленки – рвут все, что угодно. Они, вероятно, из титана, а сам Томас – киборг, у которого микросхемы, заменяющие мозг, вышли из строя, поэтому он «отмороженный».
– Я отмороженный? – возмущался папа не далее как пару недель назад.
– Нет, моя рука. Естественно, ты. Иначе, стал бы ты рисовать всякую фигню типа «Дружбы народов» или вашего любимого Чуни! – никогда не питал особенно теплых чувств к семейному тотему дядя.
– Что ты имеешь против Чуньки? – удивилась тогда сестра.
– Все. Его дурной вид портит всю прихожую! – категорично сказал Алексей.
– Чуня покарает тебя за это, – хмыкнула Нелли.
– Или я его сам сожгу, – мстительно заявил Леша, считающий, что идиота-тотема и отпрыска ядерного взрыва по совместительству в семье любят больше, чем его, шеф-повара и модельера в одном прекрасном лице.
– Привет, – кивнула я папе, а он подсел ко мне на лавочку, весело посвистывая. – Ты откуда?
– Из мастерской иду, а ты откуда?
– Из университета, папа! У меня же был экзамен! – возмутилась я. – Почему все нормальные родители знают, что у их детей был экзамен, а ты нет!
– А я ненормальный родитель, – обескураживающе улыбнулся Томас, и зачем-то потрепал меня по челке, как маленькую.
– Вот я и вижу. Это же самое ты заявил во втором классе, когда в школе был утренник, и учительница сказала прийти в карнавальных костюмах, – обиженно отозвалась я, припоминая случай столетней давности. Учительница от моего наряда чуть в обморок не упала.
– Не помню такого, Катенька, – вновь улыбнулся родитель. – А на что экзамен сдала?
– На «три», – не стала вдаваться я в подробности. – Очень странно, что не помнишь! Весьма! Ты нарядил меня Авангардным Барсуком! – не выдержав, заорала я.
О, да, кое-кто не мог одеть дочку Принцессой, Снежинкой или на худой конец Мышонком, – это слишком обычно, а значит, совсем не авангардно.
– Ах, это! – засмеялся папа. – Это я помню – мы так долго вшестером делали этот костюм. Краб еще забавно умудрился пришить конец своего рукава к твоему комбинезончику. Его кривые руки всегда были в деле!
Я мрачно посмотрела на родственника. На Краба мне было, честно сказать, фиолетово, а вот то, насколько мне было неуютно на праздновании Нового года во втором классе, до сих пор вспоминаю с содроганием. Только подумайте – все девочки были маленькими красавицами, а я – Барсуком! Кроваво-красным Барсуком с двухметровым хвостом, на котором чернели китайские иероглифы, в огромной маске, злобно светившейся мрачными багровыми глазами, над которыми угрожающе были сдвинуты две белоснежные брови, и на мне лишь только черненькие лакированные сапожки были нормальными… Дети меня пугались, честно сказать, а учительница сказала папе, что он ненормальный родитель. Он приобняв ее за плечи, подтвердил с улыбкой эти слова. А потом пригласил бедную преподавательницу в «какой-нибудь буржуйский ресторанчик», смутив женщину еще больше!
Сейчас, злая из-за своих личных проблем, я, как это часто бывает у детей, стала наезжать на Томаса, вспоминая очередную древнюю обиду.
– Меня дразнили Барсуком-злодеем еще полгода! Нинка до сих пор ржет, когда видит меня на фотках с того вечера! Еще бы – она тогда была Снежной Королевой, а не демоническим Барсуком! – выговаривала я, одновременно пиная ногой ножку лавки.
