…и третий, по раскаленному полу, по камню, который плавится, не в силах удержать чужую суть…
Четвертый.
Пятый и шестой… он считает шаги, и дом выворачивается ему навстречу, заводя колдовке за спину. Спина эта узкая, темная, и редкие бледные волоски торчат, словно былье на пустыре. Выделяются треугольники лопаток и ости позвонков… и сама эта спина вызывает лишь отвращение.
…семь…
И колдовка все же оборачивается.
Взгляд ее темнеет и…
— Ты кто? — В нем лишь удивление, верно, все еще выглядит Гавел ничтожной личностью.
Пускай.
— А ты кто? — спрашивает он и словно со стороны собственный голос слышит.
— Я? — Удивление.
И растерянность.
Расплелось, рассыпалось заклятие, сотворенное Аврелием Яковлевичем, простенькое, безобидное, но… колдовка смотрит на свои руки, от которых, почитай, ничего не осталось.
— Кто… я?
— Хочешь посмотреть? — спросил Гавел, протягивая серебряное зеркальце, дрожа от одной мысли, что оно, сотворенное специально для этого существа, которое он неспособен был и в мыслях назвать женщиной, выскользнет и разобьется.
Ладони вспотели.
А серебро сделалось скользким, точно дразня, желая вырваться из его, Гавела, пальцев.
— Я?
Она протянула рассыпающиеся прахом руки к зеркалу.
— Ты очень красива. — Гавел решился и, подавшись навстречу, выставил зеркало: — Смотри…
И существо замерло.
Не человек.
Не демон.
Но тень, сплетенная из остатков колдовкиной гнилой души и самое тьмы… тень помнила себя прежней. И любовалась. Держала зеркало, тянулась навстречу себе.
Гавел задыхался от вони.
И тоже держал.
— Посмотри, какая белая у тебя кожа, — говорил он ласково. — И волосы темные… губы красные…
Полуистлевшие пальцы колдовки скользнули по щеке и сломались, упали ошметками гнилья под ноги, а она и не заметила.
— А твои глаза… в них сама тьма обитает…
И эта тьма рвалась на волю, не видя разницы между телом живым и зеркальным, существующим едино за гранью человеческого мира. Она подалась, спеша наполнить это новое старое тело, хлынула, сминая тонкую пленку стеклянного полотна, и то прорвалось…
Зеркало вскипело, опалив пальцы Гавела каплями раскаленного серебра. Он стиснул зубы, держа, держась и понимая, что выбор сделан и надо бы довести дело до конца, иначе…
…у нее все же почти получилось стряхнуть наваждение.
И взгляд отвести от пробоины, в которую уходила тьма.
Раззявить рот с гнилушками зубов.
— Т-сы… — Длинный язык взметнулся плетью, раздирая тонкую щеку. — Ты пош-шалеешь…
Зеркало еще кипело, но тьма уже обживалась в том, ином доме, в котором существовали женщины-цветы…
…и не только тьма.
Колдовка покачнулась, попыталась устоять, но рухнула-таки, от падения рассыпаясь пылью, тленом… а в мутное, но пока еще живое зеркало хлынул призрачный туман.
Гавел слышал шепот.
И плач.
И смех, от которого в иной бы день, верно, с ума сошел. Он слышал звон колокольчиков и детскую считалочку…
— …я садовником родился… — произнес кто-то над самым ухом, и бледная рука скользнула по щеке ледяною мертвой лаской.
— Не на шутку разозлился… — ответили с другой стороны и рассмеялись.
