— Ладно-ладно… с Лихо я сам поговорю… — он взобрался на подоконник, — а вам, панночка Евдокия, нервы лечить надобно… вы слишком остро на все реагируете.
Вот поганец!
Глаза б Евдокиины его не видели…
— И платье свое забирай! — крикнула она, швырнув мятый комок в темноту…
…Гавел ничуть не удивился, увидев ненаследного князя. Тот, выбравшись из окна, весьма бодро и, по мнению Гавела, несколько необдуманно сиганул в кусты роз.
Сорт «Белая панночка» отличался крупными бутонами бледно-золотистого колеру и шипами исключительной длины. Сам Гавел уже успел свести с оной панной знакомство, а потому сдавленную, но весьма выразительную, можно сказать, наполненную яркими образами ругань князя слушал с сочувствием.
— И платье свое забирай! — донеслось из окошка, и на голову Гавела свалился надушенный мягкий ком, надо полагать — то самое платье…
Гавел платье скомкал еще более и спрятал в сумку: вещественным доказательством будет.
Или пойдет на платочки старухе, а то не напасешься…
…соседка снова жаловалась…
…требовала, чтобы Гавел из своей командировки вернулся… а он, слушая в телефонный рожок возмущенное бормотание, лишь вздыхал…
…пришлось злотень сверху пообещать…
…и наверняка мало будет…
…но последний месяц судьба к Гавелу была благосклонна весьма, и банковский счет его потихоньку прирастал. Если бы не старуха, этих денег Гавелу хватило бы года на два, и не в той каморке. А что, снял бы квартирку в приличном доходном доме, пускай и небольшую, но чистенькую… и нанял бы кого убираться дважды в неделю. Купил бы себе белую фильдекосовую рубашку, а к ней — желтый галстук… и пиджак фиолетовый, бархатный, с хлястиком на черных пуговичках…
Тросточку опять же.
И в дни выходные гулял бы в королевском парке, как иные приличные люди…
Гавел вздохнул, сам себе признаваясь, что мечты его эти, пусть и не особо сложные, все ж несбыточны. От старухи ему не избавиться, так что и тросточка, и пиджак, и рубашка остались в памяти, а Гавел сделал снимок…
Меж тем Себастьян Вевельский из кустов вырвался и, сплюнув погрызенный лист «Белой панночки», потянулся. На сей раз князь был не совсем обнажен. И если Гавелу досталось платье, то себе Себастьян оставил женские преочаровательного вида панталончики, с кружевами и атласными бантиками…
…он потянулся и поскреб плечо, на котором проступила жесткая черепица чешуи.
А потом легкой походкой двинулся по дорожке. Таиться ненаследный князь и не думал, он шел не спеша, то и дело останавливаясь, поводил носом, точно принюхивался, и что-то бормотал…
Гавел держался в отдалении…
…а если все не так, как Гавелу виделось?
Если не в изменившихся пристрастиях его дело, а в том, что не выдержал Себастьян Вевельский тяжкой акторской работы? Разумом подвинулся?
Гавел нахмурился и почесал шею: его, в отличие от ненаследного князя, комарье окрестное, лишенное всякого пиетета перед королевскими владениями, очень даже жаловало.
…а и вправду…
Князь все же…
…и работа у него мало лучше Гавеловой… вспомнить хотя бы те месяцы, которые князь в банде Соловейчика пробыл… или дело с крестовецким маньяком, неделю Себастьяна на цепи продержавшим… тогда ли он разумом подвинулся?
…или еще раньше?
Ах, до чего нехорошо получилось…
Себастьян Вевельский, остановившись у очередного куста, опустился на четвереньки. Нюхал он траву, и землю, и фонарный столб, который повадились метить местные кобели. Именно этот столб ненаследный князь изучал с особым тщанием.
— До чего интересненько, — сказал он громко, окончательно убеждая Гавела в своей ненормальности.
…а если так, то и с ведьмаком, выходит, не все ладно?
Гавел похолодел.
Конечно, слухи-то давно ходили, дескать, разменял Аврелий Яковлевич не первую сотню лет… иные-то старики и на седьмом десятке блажить начинают. Но ведьмак-то крепким оказался, держался… не выдержал… или княжеское безумие на него повлияло?
